Траурный марш по селенью Ранкас

Ждали четверг, пятницу и субботу, двадцать четыре часа субботы и девятьсот шестьдесят часов сорока следующих суббот. Судья не появился. Члены Комитета по уничтожению самой большой свиньи в. Янауанке (как выразился Пис-пис) томились в Эрбабуэнараграке напрасно. Их не утешали ни карты, ни воспоминанья. Судья Монтенегро заперся в своем особняке. Обуянный внезапной меланхолией, он не выходил даже на судебные заседания. Доблестная жандармерия доставляла преступников ему на дом. И распространился слух, что, пока не схвачены активисты Комитета борьбы за бесплатную казнь самого жирного сукина сына (слова Пис-писа), судья не покинет своего жилища.

Расстроенным руководителям Комитета по организации публичной казни первого ублюдка провинции (слова и музыка Пис-писа) ничего не оставалось, как обратиться к Скотокраду.

– Что тебе говорят сны, Скотокрад?

Скотокрад не видел ничего.

– Различаю пампу, одну только пампу и различаю.

– Монтенегро не выйдет из кабинета, – сообщил Конокрад, – пока не известно, где ты находишься.

– Откуда ты знаешь?

– Сержант Кабрера говорил у себя дома. Его кухарка слышала.

– Что же делать? – сокрушался Тощий.

– Надеяться, – сказал Пис-пис. – У этих выродков скаредность сильнее страха. Он не захочет потерять урожай.

– Ждать до жатвы? – Чакон нахмурился. – Нет, братцы, это слишком долго. Лучше возвратимся по домам: Нам самим дороже обойдется. Вернемся. Я вас найду, когда жатва кончится.

Пис-пис кусал ногти.

– Ты прав, кум.

– Ты нас предупредишь, и мы сейчас же тронемся в путь, – сказал Тощий, лаская брюхо своего ружья. – Эти господа тоже будут готовы.

– Ты как думаешь? – спросил Конокрад.

– Посмотрю, не удастся ли что узнать на кукурузе, – решил Пис-пис.

Пис-пис разложил рыжее пончо и вытащил горстку кукурузы.

– Ты будешь Монтенегро, – назвал он черное зерно и дыхнул дымом сигары.

– Ты будешь Чакон, – окрестил он белое зерно.

– Ты будешь Эрбабуэнараграк, – назначил он красному зерну.

Перемешал зерна и дыхнул три раза. Вспотел и трижды бросил кукурузины.

– Не пойму, что происходит, – сказал он. – Все время выпадают родичи-предатели.

– Родичи?

Пис-пис еще раз бросил кукурузные зерна.

– Да, нам. вредят родственники.

– Проверим получше. – Он достал другие зерна и быстро окрестил их.

– Ты будешь Чакон.

Дыхнул сигарой.

– Ты будешь Дом Чакона.

Дыхнул сигарой три раза.

– Ну, как?

– Кто-то из родных тебя предает.

– Дела!..

– Ты погибнешь в своем доме, Эктор.

– Меня боятся. До моего дома никогда не доходят, – сказал Чакон, поправляя тесемку сомбреро.

– Берегись, Чакон, берегись!

Глава тридцать вторая, в которой читатель познакомится с Гильермо Мясником, или Гильермо Служакой, как кому угодно

Майора Гильермо Боденако можно звать и Служакою, и Мясником. Что ближе к истине? Ревнители устава скажут, что «служба есть служба», добавляя «начальство есть начальство», но эти окольные фразы оставляют нас в такой же тьме, в какой оставила город жестокая Компания. Противники майора дадут понять» что он неравнодушен к крови. Мы, перуанцы, и впрямь питаем слабость к кровяной колбасе с луком и травками. «Нет, здесь не колбаса, – уточнят злоречивые, – здесь человеческая кровь». Сторонники майора отбреют их: «Что ж, он, по-вашему, людоед?» – «Нет, не людоед, а кровь любит». И вынут всякие бумажки, и станут доказывать, что в годы второго правления, президента-инженера-вояки Мануэля Прадо их приятель Вилли участвовал в десятках так называемых выселений, и благодаря ему за эти шесть лет полегло примерно столько народу, сколько в наших прославленных битвах (точнее, вполовину меньше, чем при Хунине, и в два раза больше, чем 2 мая, если считать потери с обеих сторон и двух испанцев, погибших от поноса). Вот так мы и живем при милом и веселом человеке, которому вдохновенье подсказало премудрые слова: «В Перу два вида проблем. Одни не решить вообще, другие решу я». Крестьяне наши по необразованности не восприняли толком эту увлекательную аксиому, и проблемы их решает пуля. За шесть лет правительство расстреляло сто шесть крестьян. Гильермо Мясник, он же Служака, участвовал почти во всех выселениях. Чтобы пресечь споры раз и навсегда, летописец решил называть его то так, то сяк, попеременно. Оно вернее. Гильермо Мясник был образцовым служакой. Прежде всего он предлагал крестьянам убраться миром с занятых земель. Крестьяне по тупости своей упирались, уходить со своей земли не хотели, бормотали что-то невразумительное, совали какие-то грязные бумажки и размахивали какими-то флагами, совершая тем самым ошибку: как истый патриот, Гильермо не мог вынести, чтобы частные лица вопреки уставу орудовали знаменем Республики.