Траурный марш по селенью Ранкас

– Я не жалею, я теперь злой. Я не горюю, я теперь спокойный. – Он встал.

Таким и запомнила его Хуана. Через много лет, когда совесть изъела ей сердце, она снова увидела его помутневшие глаза. Он сел на мешок.

– Дети, у меня три маисовых поля – Рурук, Чакрапапаль и Янкарагра. Они мои. Поделите их поровну, мужчины. Дом этот построил мой дед и оставил мне. Поделите и его поровну.

– А женщинам что? – спросила Игнасия.

– Тебе – участок в Лечусапампе. Тебе, Хуана, ничего. Будешь жить у мужа. Слушайся его. Мать одну не оставляй.

– Почему ты меня не берешь? – спросил Фидель. – Я взрослый, я стрелять умею.

– Не ревите. Я должен мстить за бедных. Я убью Монтенегро. Может, у него и тысяча хранителей, а я его убью. Не всегда ему задницу лижут. Скоро май. Придется ему выйти в поле, присмотреть за жатвой. Тут он и умрет.

– Я с тобой куда хочешь пойду, – сказал Фидель. – Я могу носить подсумок. Я буду тебя сторожить, пока ты спишь.

– Перебей им хребет, отец, – со злостью сказал Ригоберто.

– Ригоберто, корми младших. Здесь тебя в покое не оставят. Иди лучше в. шахту. И не беспокойся. Я за месяц управлюсь.

– Хорошо, отец. Люди говорят, ты погибнешь. Хорошо, погибай, только покажи им всем. У тебя есть оружие, не поддавайся им!

– Они и оленя издалека не застрелят, куда ж им меня подстрелить! Волю мою вы знаете – все отдаю вам. Остается две вещи: календарь, мне его подарили в Янауанке, и пакетик серпантина – думал, на карнавале позабавиться. Календарь тебе, Ригоберто. Пакетик тебе, Фидель. Подведите мне коня! Я ухожу.

Глава двадцать шестая о кроточеловеках и о детях, которых чуть не назвали Гарри