Траурный марш по селенью Ранкас

Двенадцатого декабря утром шестьдесят человек во главе с выборным отправились верхом в Янауанку. Городская площадь не помнила такой кавалькады, даже жандармы проснулись от удивления. Сержант Кабрера поправил подсумок и объехал площадь, грозно хмуря брови. На большее он не решился. Когда Эктор Чакон и Скотокрад с Конокрадом вступили на площадь, их встретило тревожное жужжанье. Поджидая их, люди курили, выпивали, разговаривали. Стемнело рано, как всегда в туманные дни. К семи на выселках Чипипаты замигали два огонька.

– Едут! – крикнул выборный.

Через тридцать минут на площадь въехал забрызганный грязью грузовик. Оркестр, смущая жителей, заиграл «Марш Знамен». Инспектор снял шляпу.

– Власти Янакочи, – с достоинством сказал выборный, – приветствуют вас, сеньор инспектор.

Скотокрад и Конокрад услужливо подхватили его вещи. Музыка и крики сопровождали инспектора до гостиницы. Инспектор вышел из машины. От восторгов и от высоты у него кружилась голова.

– Я очень устал, – произнес он у самой двери.

– Нет, не сюда, сеньор инспектор, – сказал выборный.

– Почему?

– Надо пройти через патио, – сказал Скотокрад.

Гостиница была одним из порождений Симеона Забывчивого, единственного здешнего архитектора. Он не помнил ни обид, ни чертежей, и в домах его всегда недоставало двери, окна или прохода. Благодаря его таланту многие спали в гостиной и ели в сарае. В гостинице «Международная» он забыл построить лестницу. Владельцы не разрушили здания, а решили, что постояльцы смогут взбираться наверх по деревянной лестнице, приставленной к стене, и в этом был свой прок. Здесь не могли селиться пьяницы.

– Я немного отдохну, – сказал инспектор.

– К которому часу подать лошадей?

– К девяти.

Агапито. Роблес поклонился.

Снова грохнул марш, и под приветственные крики инспектор полез наверх.

– Завтра все на площадь! – крикнул Роблес.

– Созовем колокольным звоном, – прибавил Фелисио де ла Вera.

Всадники скрылись во тьме. Цокот копыт затих. Через час они шлепали по густой грязи.

– Завтра увидимся, – зевнул Агапито Роблес.

– Останься, – приказал Сова.

– В чем дело?

Сова поднял подсумок.

– Что это?

– Сорок пять выстрелов.

Выборный застыл в седле.

– Эктор, – прохрипел он, – я видел дурной сон.

Сова не ответил.

– Я видел во сне, что пампа кишит жандармами.

Сова похрустел пальцами и ничего не сказал.

– Эктор, ведь он может уступить.

– Судья уступит, когда рак свистнет.

– Мы, начальники, – закашлялся Роблес, – не согласны, чтоб он умер. Ты не имеешь права губить селенье, Эктор.

– И это ты видел во сне?

Роблес применил запрещенный прием.

– Без разрешения ничего нельзя делать, – сказал он.

Револьвер блеснул в руке Эктора Чакона.

– Чего ж я готовился?

– А что?

– Ладно! – крикнул Эктор и пришпорил коня. Конь рванулся вскачь.

– Эктор, Эктор!

Но Эктор Сова скакал по бескрайней пампе. Только на рассвете он пожалел коня и подъехал к дому. Кот по имени Тигр стал тереться об его ноги, выгибая хвост.

– Сюда, отец, сюда! – звал его голос сына.

«Решил, что я пьян», – подумал Сова. Из дверей высунулась грязная и заспанная детская мордочка.

– Возьми свечку, Фидель.

Мальчик поцеловал ему руку и зажег огарок. Неверный свет озарил шершавые стены. На полу валялись мешки с картошкой, конская сбруя. Мерно дышала во сне дочь Хуана. Былая усталость внезапно сковала ему ноги. Он расстегнул пояс. положил на стол револьвер и подсумок. Пули рассыпались по столу.

При виде оружия глаза у Фиделя загорелись.

«Завтра умру, – думал Сова. – Жандармы меня изрешетят, привяжут к лошади и потащат. Никто не узнает меня – ни жена, ни Хуана, ни Фидель, ни Иполито».

– Я завтра убью Монтенегро, – сказал Сова. – Прикончу этого гада. Надо с ним кончать, скот пасти негде.

Фидель погладил револьвер, словно кошку.

– Сколько надо пуль, чтоб убить человека?

– Одной хватит.

– А тебя жандармы не убьют?

– У меня пуль много.

– А стрелять в тебя будут?

– Они и в оленя не попадут, куда ж им в меня! Поздно уже, спи.

Глаза у Фиделя сверкали.

– Убей всех помещиков, папа. Я тебе помогу. Чтобы ничего не заметили, я завтра понесу револьверы под пончо.

Сова заснул и ни о чем больше не думал. Его разбудили голоса Фиделя и Хуаны.

– Пошевеливайся, сестрица! – кричал в кухне сын. – Сегодня праздник. Купи сыру и хлеба.

– Сопли вытри и заткнись.

– Знаешь, чего мы сделаем? – Он поднял револьвер. – Убьем судью.

– Брось эту штуку!

– Нет, сестрица, это женщинам трогать нельзя. Это не шуточки. Лучше помолчи и приготовь отцу завтрак.

Сова лежал на бараньей шкуре и считал удары колокола. Потом он встал, оделся, вышел во двор и смочил водой ясную от гнева голову. На столе, покрытом клеенкой в цветах и очищенных фруктах, его поджидали кувшин козьего молока, две лепешки и сыр. Фидель подошел к нему и поцеловал ему руку.

– Лентяй, – сказал он сыну, – заспался!

– Я в четыре встал, – ответил сын. – Завтрак тебе приготовил. Пей молоко, Эктор, и ничего не бойся! Пойду оседлаю тебе коня получше.

Он вышел, в руке у него была веревка. Сова обмакивал в молоко хлеб и медленно его жевал. Подошла заплаканная Хуана.

– Ты, правда, судью убьешь?

– Кто тебе сказал?

– У Фиделя пистолет и пояс с пулями.