Траурный марш по селенью Ранкас

Донья Пепита с. тревогой следила за поединком. Ни судья, ни помещик не сдавались и заходили все дальше в лабиринт комбинаций. Из-за стола они вставали, чтобы умыться или вздремнуть, а ели тут же, в гостиной, продымленной тысячами сигарет. Город, лишенный высших чиновников, не жил, а прозябал. Телеграммы и жалобы старели на конторках. На шестнадцатый день игры секретарь Монтенегро, писец Сантьяго Пасьон, испугался немного и посмел заглянуть в сплошное облако дыма.

– В чем дело, Сантьяго? – добродушно спросил судья, выигравший двадцать четыре тысячи.

– Простите, ради бога… – залопотал писец.

– Нет, говорите! – подбодрил его судья.

– Из сената спрашивают про арестованного Лоро. Телеграмма пришла.

– Это кто еще?

– Он кур воровал.

– Вы не бросите игру? – всполошился дон Мигдонио.

– А может, судить его здесь? – предложил Арутинго.

Дон Мигдонио вздохнул с облегчением. Через пять минут ввели Эгмидио Лоро, обвиненного в краже четырех кур. На его счастье, судья как раз выигрывал.

– Крал или нет? – спросил судья, листая дело.

– Как вам угодно, сеньор, – отвечал подсудимый.

Судья захохотал.

– Сколько просидел?

– Восемь месяцев, сеньор.

– Освободить, – сказал судья.

И он стал разбирать дела во дворе, в перерывах между партиями. Подсудимые понадеялись было на столь же счастливый исход, но прогадали. Многие являлись в часы его проигрышей: например, Маркое Торрес, обвиненный в краже мешка клевера, надеялся, что с него хватит отсиженного полугодья, но ему накинули еще три месяца, а когда он возроптал – и все шесть. Однако не всякое дело можно решить во дворе; так, пришлось отменить бал, на доходы от которого местный клуб «Одиннадцать друзей» рассчитывал купить футбольную форму.

В тот же день я сказал Сульписии, Аньяде и Сантосу Чакону:

– Судья приказал убираться из Янасенисы.

Сульписия побледнела.

– Мы же эту землю ногтями рыли!

И Сантос опечалился.

– Зачем нам уходить?

– Мы на этой земле умрем, – горевала Сульписия.

– Не уходи, Эктор! – просила Аньяда. – Кто с нами останется?

– Хотите с ним бороться?

– Я готов с ним бороться насмерть, – сказал дон Эстебан.

И мы решили бороться. Днем мы спали, а ночью по очереди дежурили на поле – Сульписия, донья Аньяда, Сантос Чакон, дон Эстебан и я. Мы не высыпались, но поле спасли. Картошка зацвела и весь май цвела на диво. Как-то мы выкопали несколько кустиков на пробу. Чудо, не картошка! На одном кусте мы насчитали сто двадцать клубней. Сто двадцать! Работники из поместья завидовали нам.

– Ну и картошка у Чакона! – наушничали они судье. – Хорошая картошка в тех местах…

А он сказал:

– Эти места надо отобрать. Выкиньте его оттуда.

Однажды под вечер Сульписия прилегла, а люди из поместья явились верхом и говорят:

– Картошку заберем всю до одной.

– Земля принадлежит Чакону, – начал дон Эстебан Эррера, но они его стегнули хлыстом.

Тут проснулась Сульписия.

– Дон Эктор не отдаст свою картошку, – сказала она. – Он за нее умрет. И не он один.

– Плевали мы на Чакона, – сказал Паласин. – Он тут ни при чем.

Мне стало не по себе.

– Народ над нами. посмеется, – горевала Сульписия. – Одно им уступи, другое – и совсем оберут.

Мы стали вспоминать, сколько судья нам причинил бед.

– Ну, – сказал я, – не один судья тут мужчина!

– Побереги себя, дон Эктор, – сказала Сульписия и на меня взглянула.