Транзит

Я обернулась в ее сторону. У нее была узкая голова и маленькие круглые глаза, которые время от времени округлялись еще больше, будто выражая удивление по поводу того, что говорили или делали другие. Ее темные волосы были туго забраны назад с угловатого лица леопардовым ободком. На ней были серьги, похожие на свисающие золотые слитки, которые сочетались с массивным колье. Она сидела, облокотившись о спинку стула, с бокалом вина в руке, на ее тарелке лежала нетронутая еда. Она размяла вилкой заварные булочки и спрятала под них фуа-гра.

– Гэби, – строго сказала Биргит, – он пытается установить границы.

Гэби стала крутить вилкой в содержимом своей тарелки.

– У вас есть дети? – спросила она меня. – Я бы не хотела, чтобы мне кто-то говорил, как мне воспитывать моих. – Она сжала накрашенные темной помадой губы, перевернув вилку и разминая еду ее задней стороной. – Вы ведь писательница? – спросила она. – Лоуренс рассказывал о вас. Кажется, я читала одну вашу книгу. Хоть и не могу теперь вспомнить, о чем она была.

Она читает так много книг, сказала она, что все они смешались у нее в голове. Возвращаясь домой после того, как отвела детей в школу, она ложится в кровать и проводит целый день за чтением, а встает только тогда, когда пора забирать детей из школы. Она читает шесть или семь книг в неделю. Случается так, что она доходит до середины книги и только тогда понимает, что уже читала ее. Это легко себе представить, учитывая, сколько она читает, но одновременно ее беспокоит, что ей требуется так много времени, чтобы осознать, что она уже читала этот текст. У нее часто появляется сюрреалистическое чувство, будто она оглядывается на что-то в то время, как это действительно происходит, но по какой-то причине она никогда не винила в этом книги: она всегда думала, что ощущение дежавю связано с ее собственной жизнью. Иногда она вспоминает какие-то случаи, которые будто бы происходили с ней лично, тогда как на самом деле она только читала о них. Она могла поклясться своей жизнью, что та или иная сцена – ее собственное воспоминание, а оказывалось, что всё это было не с ней.

– С вами такое случается? – спросила она.

Хуже всего то, что из-за этого она ссорится с мужем. Она убеждена, что они делали что-то или были где-то, но он начисто это отрицает. Иногда уже после ссоры она осознает, что поездка в Корнуолл на самом деле имела место в книге, а не в реальности, но порой уверенность не покидает ее, и тогда его нежелание признавать ее правоту сводит ее с ума. Недавно, к примеру, она упомянула спаниеля Тэффи, который у них когда-то был. Ее муж утверждал, что не помнит никакого спаниеля Тэффи. Более того, он обвинил ее в том, что она его выдумала: у нас никогда не было такой собаки, сказал он. Они кричали друг на друга, пока она не поняла, что этому должно быть какое-то подтверждение, и не начала переворачивать весь дом вверх дном в поисках свидетельств того, что Тэффи существовала. Это заняло у нее всю ночь – она распотрошила каждую коробку, полку, шкаф, пока он сидел на диване, попивая скотч, включив на полную громкость собрание ненавистного ей современного джаза, подшучивая и издеваясь над ней каждый раз, когда она проходила мимо. В конце концов, изможденные и злые, они оба отключились; дети встали с утра и обнаружили своих родителей спящими в одежде на полу в гостиной, в доме, который выглядел так, будто его разграбили.

Она поднесла бокал к своим пухлым темным губам и опустошила его одним глотком.

– Ты нашла что-нибудь? – спросила Биргит. – Ты разгадала эту загадку?

– Я нашла фотографию, – сказала Гэби. – В последней коробке была фотография прелестного маленького коричневого спаниеля. Какое это было облегчение, не передать. Я было подумала, что наконец и вправду сошла с ума.

– И что он сказал на это? – спросила Биргит.

Гэби невесело рассмеялась.

– Он сказал: а, ты имела в виду Тиффи. Если бы я знал, что ты говоришь о Тиффи, тогда совсем другое дело. Но Тэффи, сказал он, у нас не было никогда. Но я знаю, – сказала я, – что собаку точно звали Тэффи. Я уверена в этом.

Девочка в красном платье, Генриетта, впервые что-то произнесла.

– Но как ты можешь быть уверена? – спросила она.

– Я уверена, – сказала Гэби. – Я просто знаю это.

– Но он говорит, ее звали Тиффи, – сказала Генриетта.

Ее лицо было гладким, круглым и белым, как у фарфоровой куклы. Ей, должно быть, было лет пятнадцать или шестнадцать; несмотря на облегающее платье и туфли на каблуках, она вела себя по-детски непосредственно. Она смотрела на свою маму широко раскрытыми глазами, не моргая. Ее лицо, которое, казалось, никогда не менялось, теперь выражало взволнованность.

– Он не прав, – сказала Гэби.

– Ты говоришь, что он врет? – сказала Генриетта.

– Я только говорю, что он не прав, – сказала Гэби. – Я бы никогда не назвала твоего папу лжецом.

Элоиз вернулась, села на свое место напротив меня и посмотрела на всех нас поочередно с улыбкой, пытаясь войти в курс дела.

– Он не мой папа, – сказала Генриетта. Она сидела очень прямо и неподвижно, ее круглые кукольные глаза смотрели не моргая.