Translit

И Курт свернул тогда беседу… на какой-то, вроде бы, даже примирительной ноте: дескать, что газеты и вообще средства массовой информации нас индоктринируют, – этого кто ж не понимает? Любой криминальный сюжет внушает: иди и укради, иди и убей, потому что так все делают, но это влияние другого рода, это сообщение, которое на поверхности лежит… Вот с этим и станем бороться – чтобы поверхность была чистой. А вчитывать в текст свое собственное мировоззрение и потом выдавать свое собственное мировоззрение за содержание текста… будем рассматривать это как предосудительную речевую практику. Так что ты, дескать, не волнуйся, ибо ничего, ни-че-го не содержится в Schnipp-Schnapp-Schnorrum-Rex-Basilorum – ровным счетом ничего, что относилось бы лично к тебе, не содержится в Schnipp-Schnapp-Schnorrum-Rex-Basilorum… или как оно там у тебя по-русски звучит!

– Так же оно, собственно, и по-русски звучит…

– Но ведь буквы-то другие?

– Буквы, конечно, другие, только здесь это неважно, звучит так же. Почти так же. Тут тоже транслит употребляется: снип-снап-снурре-пурре-базелюрре, или вот… хоть и шнипп-шнапп-шноррум-рекс-базилорум. То есть на поверхности русский, а внутри – немецкий.

– Как у тебя, – подытожил было Курт, не разобравшись, но тут же и исправился: – Нет, у тебя наоборот.

– Наоборот, – ответило эхо.

Ответ был правильным.

Потому что время шло, потому что многое менялось, но чисто внешними оказывались изменения: вот же, стоило только Курту с этим всем-датчанам-датчанином всерьез разговориться, так, чтобы по-настоящему, на час или два, – и всем-датчанам-датчанин превратился не в иностранца даже, а в этого, как его… чужеземца, да что там чужеземца – в инопланетянина! Которого Курт даже побаивался, поскольку вдруг начинал ощущать ускользание из-под ног почвы и переставал понимать, есть ли ему, Курту, место в этом разговоре или нет уже. Казалось – что не было… встроиться не было куда: места-то много, но все вокруг чужое – и одиноко Курту.

Словно в лесу.

Глухом таком русском лесу… который называется «чаша». Нет, не «чаша» – «чашша» он называется, да и неважно, как называется! Транслит. Translit. На том и закончился тогда, много лет назад, тот незабываемый разговор.

А вот прямо сейчас – голова у Курта болела. Он уже и панодил выпил, и кодимагнил… Плюнул, налил себе кофе, белый халат накинул махровый, знобит, стал в окно смотреть: нет, ну до чего ж тут унылый вид из окна-то! Крыши домов видны, госпиталь виден – во-о-он, красный огонек мерцает, это для вертолета, если на вертолете кого-нибудь доставят: на крышу, значит, а там – на носилки, ну и вниз, в преисподнюю самого госпиталя… Веселенький ход мыслей, ничего не скажешь.

Курт вспомнил Ютландию: ах, то ли дело, господа! В окна чуть ли не рыбы хвостами били, выйдешь на балкон – весь порт как на ладони, чайки (хоть и неприятные птицы, не было у него среди них больших друзей), корабли… он постепенно научился узнавать корабли, как-то они там назывались каждый – да вот, забылось. «Бред, ни одного названия не помню!» – сказал он себе, и захотелось ему плакать, даже слезы уже выступили, но он не плакал, он смотрел в свои слезы, как в бинокль, и видел порт, чаек (Бог с ними, пусть), корабли, да… и – секундочку – различал названия, кто тут говорит, что он их забыл, ничего он не забыл!

Да, он человек-который-был-четвергом, но и по четвергам случаются дорогие воспоминания.

Зазвонил телефон: Курт-это-Кит-сними-трубку-я-знаю-что-ты-не-находишься-в-Ютландии!

Он снова посмотрел в окно и усмехнулся: как же не в Ютландии, когда в Ютландии? Во-о-он корабль – и мы с ним знакомы… это «Svea Viking»: привет-привет, «Svea Viking», давненько не видели-и-ись!

И вдруг – мысль, короткая, ясная и неуместная: Rex Basilorum – это никакой не архонт-басилевс, это Царь царей, очевидно же! Schnipp-schnapp-schnorrum-Царь-царей… вот. И – ничегошеньки не понятно.

Далеко не удивительно, что два человека – да хотя бы и сто, и тысяча человек – носят имя Карл Мюллер. Но если оба вдобавок собираются в одной и той же компании или открывают адвокатские практики в одном и том же городе, на помощь призываются римские цифры, один и два. А посадят кого-то из карлов мюллеров в тюрьму за убийство с ограблением – дюжина прочих носителей этого имени тут же спешит сделать заявление через газету: мы, дескать, не только не то же самое лицо, но даже и не родственники убийцы и грабителя, так что продолжайте и дальше доверять нам как себе, поскольку мы-το не убили ни единого человека.