Транскрипт

Когда, поставив последнюю точку и опоздав часа на два, растерзанный, в полурасстегнутом пальто он ввалился в зал, на его месте сидел Гелиотропов, срочно вызванный на замену. Администратор любовался благородным стариком – надо снова начать с ним работать, вместо того чтобы слушать нелепые враки, что, якобы, уйдя в теорию, старик тронулся умом. Не может тронуться умом подрядчик, как штык прибывающий на задание через пять минут после того, как ему позвонили, словно заранее знал и дежурил где-нибудь за углом. Это признак высокого профессионализма – талант по периодическим изданиям не просвищешь. Сплетни, интриги, жуткий народ! И он неодобрительно покосился на запыхавшегося Муравлеева, как обезьяна скачущего за перегородкой с каким-то журналом в руке. Он хотел извиниться перед Гелиотроповым, что там пока без контактов и благодарностей, но Гелиотропов лишь мимолетно скользнул взглядом по Муравлееву, по рекламному проспекту, не переставая переводить, и, наконец, равнодушно отвернулся.

Дома Муравлеев впал в панику. Наученный горьким опытом, он поскорей распечатал поэму, быстро, по памяти, добавив в нее отель «Гарун-аль-Рашид». Пока все стоит на местах – а положение это, как он теперь убедился, непрочно – надо скорей избавляться от текста. Достаточно легкого, на палец, сдвига во внешнем мире, и никто уже эту поэму не прочитает, как бы логична она ни была внутри себя.

Вечером явилась Матильда с ореховым коржом. Она сидела на плешивом диване (Муравлеев чуть машинально не извинился за убогость обстановки), и ее круглые совиные глаза за стеклами очков, ничего не выражая, следили за Муравлеевской декламацией, как можно следить за ходиками на стене, отрываясь от стрелок в момент смены страницы, чтобы отметить изменившееся соотношение гирь. Когда вся пачка перекочевала на стол, и Муравлеев, наконец, замолчал, она благоговейно взяла ее на руки, но не прижала к себе, как он мысленно завершил этот жест, а взвесила на вытянутых руках.

– Я не могу передать, как я вам благодарна, – сказала Матильда. – Какой нечеловеческий труд! Если б я знала…

Если б знала что? Что получится так много бумаги?

– Ровно столько же, сколько у вас, – пробормотал Муравлеев, чтобы она не думала, что он напихал отсебятины.

– Да, но верификационный комментарий…

– Там пока без версификационного комментария, – скучно сказал Муравлеев и сам испугался, как униженно прозвучали эти слова, как будто он просил еще пока не выгонять его, но тут же и разозлился – кому нужен этот дом посреди зимы?!. – И вообще там многое еще нужно доработать, – дерзко добавил он.

– Нет-нет, никакой спешки! – вскричала Матильда. Видимо, та же мысль пришла в голову и ей. – Я же понимаю, что вам надо работать, и вы можете уделять моей поэме только час-другой по вечерам. – И, чтобы он уж окончательно понял, какой она совсем не такой человек: – Я очень рада, что вы у меня живете. Вы можете остаться, сколько хотите, перевод тут совершенно не при чем. В доме должен жить человек, без людей он разрушается.

Муравлеев воровато глянул на потолок, где прогрызлись термиты, не признавшие его за человека. Матильда тоже посмотрела на потолок, истолковав его взгляд иначе.

– Это красивый дом, – сказала она. – Было б жаль, если б он стоял пустой.

– Он не пустой, – глупо заметил Муравлеев. – В сельской местности…

– Да-да, как у Бродского, – подхватила Матильда. – Я знаю, о чем вы говорите.

Вряд ли, – подумал Муравлеев. – Иначе бы ты быстро вскинулась и нагнала сюда бригаду мастеров спасать свою недвижимую собственность.