Трансильванские рассказы

– Да ладно, чего уж тут, – оборвал его Хайнц-Ульрих. Расчет выдал, и на том спасибо.

– Да пусть засунет он свой расчет себе знаешь куда! – огрызнулся Олах.

– Не забывай, мы сейчас только на него и живем, – осадил парня сакс.

– Хватит! – голос сзади заставил всю троицу разом замолчать. – Тошно слушать ваше нытье. Каждый день! Каждый день одно и то же! Самим не надоело?

Взгляды попутчиков обратились к немолодому человеку, замыкавшему отряд. Звали его Лайош. В смуглом изрезанном морщинами лице мужчины явственно выделялись восточные черты. Поэтому все считали, что предки его происходили из народа куман, давным-давно осевших в Трансильвании. Сам же воин о своем происхождении не говорил ничего. А еще ходили слухи, будто с традициями кочевников он не порвал, в церковь ходит лишь для виду, а сам, если наступит нужда, в тайне обращается к странным фигуркам, которые носит в кожаном мешочке у пояса. Впрочем, их-то как раз никто не видел, и откуда стало известно о языческих божках, непонятно. Однако часто собратья по оружию заставали товарища нашептывающим себе под нос то ли молитвы-то ли заклинания на непонятном языке, от чего свидетелям действа становилось немного не по себе. На правах старшего Лайош еще при жизни Иллеша верховодил всеми наемниками рыцаря, да и после его гибели оставался первым среди равных. И хоть невысокий рост, худощавое телосложение и жиденькая бороденка благоговейного трепета не вызывали, но тяжелый взгляд, неизменно мрачное выражение лица и несколько шрамов придавали потомку степняков облик сурового решительного бойца.

– Всё перетираете и перетираете одно и то же, будто что-то изменится от вашей болтовни, – добавил он и презрительно сплюнул.

– А о чем еще говорить-то, когда на уме только одно – как старик помер, да как его желторотый отпрыск нас без работы оставил? – ответил за всех Удо. Только он иногда осмеливался дерзить Лайошу.

– Денег у нас на пару-тройку дней есть, – рассудительно заметил предводитель отряда. – При желании можно растянуть и на неделю. Сегодня к вечеру будем в Надьдисноде или, как там вы его называете, Хельтау. Если ничего не подвернется, то оттуда и до Надьсебена не далеко. Найдем работу, не замрете.

– Сам-то веришь? – не унимался сакс.

Остальные парни стыдливо потупил взоры, показывая молчаливое неодобрение.

– Есть идея лучше? – сквозь зубы выдавил Лайош и пронзил сакса испепеляющим взглядом.

Хайнц-Ульрих отвернулся и дернул поводья. Все четверо продолжили путь молча.

После полудня облака окончательно затянули небо. Мало-помалу начался дождь. Стихия не унималась, и к концу дня шторм клонил к земле стволы, ломал ветки, выворачивал с корнями деревья и с неистовой силой бросал тяжелые, словно налитые свинцом, капли прямо в путников, будто хотел пробить ими и без того истрепанную непогодой одежду. Каждая следующая миля давалась тяжелее предыдущей. Лошади не хотели идти и пугались резких порывов ветра, копыта разъезжались на вязкой глине. Вопреки ожиданиям до Хельтау маленький отряд добрался много позже наступления темноты.

По обе стороны длинной улицы, словно воины плечом к плечу, выстроились дома саксов. Глухой стеной фасадов местные жители будто бы отгораживались от чужаков. В центре темной громадой вырастала укрепленная церковь. Два кольца стен с бойницами окружали величественное сооружение. За без малого три сотни лет местные жители превратили храм святой Вальпурги в настоящий замок, надстроив хор, возведя башенные выступы над северным и южным порталами и приспособив для обороны колокольню. Однако дрожащим от стужи и промокшим до нитки мужчинам не было никакого дела до молельни, ведь, как говорили в тех местах: «В такую ночь сам Бог отдыхает». Они искали таверну и высматривали желанную вывеску во все глаза.

Село будто вымерло. На улице ни души, ни лая собак, ни кудахтанья кур, ни конского ржанья. Или шквалистый ветер да грохот капель по крышам заглушали любые звуки? Наконец, миновав добрую половину дороги вдоль крепостного рва, наемники узрели искомый трактир. Фонарь над входом давно погас и теперь со скрипом раскачивался взад-вперед на ржавой цепи. Тусклый свет пробивался лишь из щелей между ставень. Лайош спрыгнул с лошади и дернул ручку – заперто. Выругавшись, он рванул дверь на себя и несколько раз гулко ударил кулаком об окованные доски. Вскоре послышался скрежет щеколды, и на пороге показался толстый лысый хозяин в сером дублете, красных шоссах и грязном фартуке. За ним стоял слуга.

– А мы и не ожидали сегодня гостей, в такую-то непогодь, – прокряхтел кабачник. – Герхард, возьми коней да поставь их стоило! А вы, господа, проходите, милости прошу.