Трансформер (СИ)

      Он очнулся, не понимая, откуда в комнате взялся Родион, почему у него такое перепуганное лицо, зачем он его трясет...

      – Марк, ты меня слышишь?!

      Растерянно заморгав, он кивнул. Альфа шумно выдохнул и прижал его к себе, стиснув так крепко, что нельзя было сделать вдох.

      - Родион, - голос Филиппа?

      Альфа нехотя немного ослабил хватку и обернулся, не позволяя Марку высвободиться и отпрянуть от своей груди, вибрирующей тяжелым стуком сердца.

      - Отведи Марка к нам и возвращайся.

Согласно кивнув, Родион поднял омегу на руки и поспешил на верхний этаж.

      Расслабившись в родных руках, Марк ни о чем не думал, ни о чем не спрашивал. Даже течка, бросавшаяся на слабое тело минуты назад, заткнулась, заглохнув где-то внутри.

***

      Родион осторожно усадил омегу на собственную кровать и укутал покрывалом.

      - Ты как? – неслышно спросил он, словно боясь услышать ответ. Марк перевел на него пустой взгляд и ничего не сказал. - Я уйду ненадолго. Поспи, хорошо?

      Омега никак не отреагировал, заставив челюсть альфы досадно поджаться.

      Родион ушел, щелкнув ключом в замке с обратной стороны.

      Марк лежал на кровати, словно прилег на несколько минут после изнурительных пар, да так и застыл, едва находя силы, чтобы вздохнуть. Тихая, недвижимая опустошенность занимала тело до краев, до кончиков ногтей. Словно все внутренности разом пропали, оставив пустой кожаный мешок валяться бесформенной кучей.

      Он, кажется, еще дышал.

      Синяя тяжелая ткань покрывала вокруг тела, кровать напротив, тумба, книжки, комп.

      Кривой вечерний отпечаток голых веток повис на стене. Марк скользил глазами вдоль непривлекательных изломов и палочек. Черточки превращались в отчетливые борозды, те, в свою очередь, перетекали в толстые неаккуратные полосы, вытянутые черные кляксы. Дойдя до основания, туда, откуда вырастала тень, Марк скользил обратно, но уже не находя прежнего пути, просто следуя новому лабиринту и оказываясь на размытом кончике очередного штриха. Замерев на секунду, он возвращался, пока ночь не вступила в свои права, стерев собственный неудачный рисунок.

      Он лежал на боку.

      Пахло клубникой.

      Любимый аромат пары вдруг окутал с ног до головы. Укачивая, нашептывая утешения, баюкая, словно любимое дитя, и защищая от всех невзгод, от всего мира. За дверью слышались шаги, доносились редкие голоса, едва уловимо тянуло сигаретным дымом.

      Ему стало все равно.

      Марк сел, откинув покрывало в сторону, и опустил ноги на пол.

      Широкое окно справа открывало вид на просторную террасу, изодранную талыми остатками снега и светом ночных фонарей. Ветер терзал нагие деревья, утягивая непокорные кроны за собой, будоража приросших к одному месту несчастных обещаниями приключений, далеких стран, широких берегов. Но те упорно впивались в жалкий клочок земли, метр на метр, не смея отпустить насиженное место.

      Стало зябко, несмотря на жар радиатора, обдающий ноги. Марк опустил взгляд. Раскрытая, порванная рубаха, расстегнутые штаны, босые ноги.

      Как же он устал.

      Подойдя к кровати Родиона, омега залез в постель, накрылся с головой и уснул.

      И проснулся от того, что кто-то гладил его по волосам, осторожно, как папа. Он не спешил шевелиться и выдавать свое пробуждение. Ему было хорошо. Вот бы так было всегда. Наконец, приоткрыв глаза, он шумно выдохнул.

      - Как ты? – голос Родиона тянул горечью.

      - Не знаю, - честно признался Марк, позволяя тишине ненадолго отсрочить неизбежное. – Он жив?

      Как только последний звук растаял на губах и до того как Родион ответил, Марк вспомнил всю свою осознанную жизнь. Нет, она не промелькнула, словно полоса киноленты, и не взорвалась ярким фейерверком пережитых эмоций, не пронеслась вспуганной стайкой мелких птиц, не зашуршала страницами фотоальбома со счастливыми лицами.

      Она ударилась о ребра одной-единственной мыслью: – «Я могу быть с тобой?».

      Эхо отдалось до основания души, если Марк еще не лишился ее, когда отнял чужую жизнь.

      - Да. В больнице, в тяжелом состоянии, но жить будет.

      Что-то сдавило до скрежещущей боли, а потом отпустило, решив позволить омеге дышать. Марк перекатился на спину, жадно втянул воздух ртом, и слезы облегчения одновременно скользнули из уголков глаз.

            - Спасибо, - непонятно кого поблагодарил он, - спасибо, - то ли Родиона, что вернул надежду, то ли бога не отнявшего ее.

      Родион склонился над омегой спеша сцеловать драгоценные соленые кристаллики. А затем накрыл его телом, не ложась, боясь раздавить свое сокровище, которое не уберег. Марк обхватил любимого руками в ответ, прижимаясь теснее.

      Так они и застыли, позволяя друг другу просто быть рядом. А потом Марк заговорил. Заговорил, как на духу, не скрывая ничего: