Трансформация войны

Военная карьера самого Карла фон Клаузевица также связана с рассматриваемой темой. Она началась во время войны Первой Коалиции с Францией и более-менее завершилась битвой при Ватерлоо. «Воспламененный горячей любовью к родине и ненавистью к Бонапарту», он стал активным (хотя, на его взгляд, недостаточно) участником этих событий. Вся его умственная работа может быть понята лишь в контексте величайших исторических перемен, происходивших на его глазах. В некотором смысле она представляла собой попытку понять и истолковать эти перемены. Здесь не место обсуждать и анализировать французские революционные и наполеоновские методы ведения войны, ставшие предметом страстных споров уже в ходе самих событий. Достаточно сказать, что в период с 1793 по 1815 г. появилась новая форма войны, уничтожившая в пух и прах regime ancien. В ходе этого все изменилось до неузнаваемости: организация войск, их стратегия, способы управления ими и многое другое. Что еще важнее, резко возрос масштаб военных действий и, самое главное, размеры применяемых сил.

Несмотря на грохочущее неистовство истории того времени, если мы зададимся вопросом не о том, как велись войны, а кем они велись, или, если прибегнуть к терминологии самого Клаузевица, какие общественные отношения за ними стояли, то можем сделать вполне убедительный вывод, что на самом деле за тот период мало что изменилось. Не считая непродолжительного периода революционных вспышек 90-х годов XVIII века, война была чем-то таким, что одно государство ведет против другого. И до, и после 1789 г. войну вели не народы, не армии сами по себе, а правительства. В конечном счете при всех переменах и потрясениях природа правительства изменилась не так уж сильно. Надежно установив свою власть, Наполеон стал вести себя, как обычный монарх тех времен: женился на наследнице величайшей из правивших тогда династий и стал жаловать герцогские и княжеские титулы направо и налево. Он называл войну с Пруссией mes affaires[10] и, обращаясь к своим маршалам, называл их mes cousins[11].

Каковы бы ни были различия между правительством и государством, и то и другое суть искусственные образования; ни одно из них не тождественно ни личности правителя как таковой, ни народу, которого, как считается, оба они представляют. Тот постулат, что организованное насилие может быть названо «войной» только в том случае, когда оно ведется государством, во имя государства и против государства, было аксиомой для Клаузевица, не требующей почти никакого дополнительного обоснования. Из того же самого постулата исходят и все современники этого военного мыслителя, включая самых миролюбивых из них, таких как Иммануил Кант в своей работе «Проект вечного мира».

О том, насколько тесно война ассоциируется с государством, парадоксальным образом свидетельствуют случаи, когда неправительственные организации пытались вести войну по собственной инициативе, вне следования каким-либо директивам или установлениям официальных властей. Такие случаи имели место даже в «цивилизованном» XVIII в. Во время захватнических войн Людовика XIV савояры, отсталый народ, живший в горах на границе между Францией и Италией, очень часто прибегали к насилию, защищая от реквизиции солдатами своих лошадей (не говоря уж о защите чести женщин). Еще одной излюбленной жертвой французских вторжений было Германское пфальцграфство. Его жители в своей дерзости периодически доходили до того, что стреляли в оккупационные войска из засады, за что и получили прозвище Schnappeurs: по преданию, это слово является словоподражанием, происходящим от звука, издаваемого запальным механизмом при нажатии на спусковой крючок. Реакция французов на такие «неофициальные» боевые действия ничем не отличалась от реакции других завоевателей до и после них. Они убивали, сжигали и разоряли поселения, ничем или почти ничем себя не ограничивая, опустошали целые районы и именовали все это «умиротворением».