Трансформация войны

Не следует думать, что это только личные странности великих людей, возможно, эксцентричные, но по большому счету несущественные. Напротив, вполне естественно, что люди, которым не доставляет удовольствия битва (или которые делают вид, что битва им чужда, — а это, по сути, то же самое), не смогут увлечь в нее других. Одной из причин того, что Паттон, Черчилль, Теодор Рузвельт и Ли считались великими военными лидерами, был явный факт, что для них сражение было той средой, в которой они жили полной жизнью. Наслаждаясь сами, они и подобные им военачальники, в какую бы эпоху и где бы они ни жили, своим примером умели вдохновить бесчисленное множество последователей, которые, вступая в бой, начинали понимать истинный смысл слов «волнение», «возбуждение», «восторг» и «исступление». Немногие из нас не подвержены этим чувствам, а те, кому они незнакомы, вряд ли заслуживают восхищения. Ряды тех, кто поведал человечеству о наслаждении войной, бесчисленны. В них входят даже те, кто, подобно британскому поэту эпохи Первой мировой войны Зигфриду Сассуну, впоследствии громче всех говорили о ее ужасах и тщетности.

Переходя от фактов к сфере вымысла, отметим, что «Илиада», «Песнь о Роланде» и «Песнь о Нибелунгах» — это всего лишь три примера из бессчетного множества литературных шедевров, темой которых была война. Все эти художественные повествования обязаны своей славой тому факту, что каждое из них, по сути, представляет собой хвалебную песнь тем, кто рисковал своей жизнью на войне, а также описывает подвиги этих героев. Опять же, начиная с барельефов дворца царя Ашшурбанипала, фризов Парфенона и заканчивая полотнами Рубенса, многие величайшие произведения изобразительного искусства самых разных эпох изображают людей и армии в разгар сражения. Когда бы не войны, или, вернее, борьба как таковая, полки многих книжных магазинов, посвященные истории, были бы почти пустыми. Уже Геродот, «отец истории», объясняет свое решение взяться за перо необходимостью записать сведения о «великих и славных подвигах» людей, под которыми, безусловно, он не имел в виду успехи этих людей в разведении домашней птицы. Позже его примеру последовали Фукидид и Тит Ливий — и это лишь двое из числа величайших авторов. С тех пор и до наших дней никогда не возникало сомнений, что война, вымышленная или реальная, не только «делает» историю захватывающей, но и сама история увлекательна только тогда, когда она связана с войной.

Тот факт, что война доставляет (или может доставлять) величайшее наслаждение, также очевиден из истории игр. Начиная с состязаний древнегерманских племен, описанных Тацитом, и заканчивая современным футболом, самыми популярными играми всегда считались те, которые либо имитировали сражения, либо предлагали им «облегченную» замену. Парадокс состоит в том, что это утверждение верно и в отношении немногочисленных обществ, таких, как эскимосы Аляски, которым по различным причинам не была известна собственно война. Фраза Авенира, слуги Иевосфея: «Пусть встанут юноши и поиграют пред нами» (II Царств, 2:14), звучит так, будто речь идет о какой-то безобидной игре. На самом деле за ней последовала кровавая рукопашная схватка, в которой все двадцать четыре участника были убиты. Предпоследнее и самое захватывающее состязание, проведенное Ахиллом на могиле Патрокла, представляло собой вооруженный поединок между двумя величайшими ахейскими героями, Диомедом и Аяксом; единственное его отличие от реального боя состояло в том, что он был прекращен лишь в последний момент, когда сверкающее копье уже почти проткнуло горло Аякса. Читателю не следует совершать распространенную ошибку и смотреть свысока на такие игры, считая их приемлемыми разве что для кровожадных дикарей. Не было, наверное, большего христианина, чем Августин; в своей «Исповеди» он ярко описывает то, как бои гладиаторов в Риме могли превратить зрителей в беснующихся одержимых даже против их воли.