В определенной степени девушки-подростки борются с проблемой, предсказанной феминистками девятнадцатого века, когда они возражали против разрыва связи между сексом и воспроизводством на том основании, что она образует единственный способ, которым обладают женщины, чтобы уговорить мужчину вступить с ними в связь. Но это, в конечном счете, проблема не принуждения, а видения. Она требует разрушения секса, романа и интимности и установления новых договорных отношений между полами[98] (здесь — гендерами —
Под давлением необходимости решения такого рода проблем некоторые девушки пытаются пересматривать свои прежние идеалы и модели поведения, которые фактически представляли собою восприятие двойного стандарта, «липучку мечтаний о материнстве», надежды на вечную любовь. Большинство из них обнаружили, что они покончили с установленными прежде нормами и табу, адаптируя себя такими способами, какими вкладывается значительная доля эмоциональной энергии, но которые носят абсолютно временный характер и открыты для реструктурирования в свете возможных событий в будущем.
Ко времени окончания своего отрочества многие из девушек уже имели какой-то опыт несчастливой любви и поэтому хорошо осведомлены о том, что роман, в принципе, не может иметь ничего общего с постоянством. В высоко рефлексивном обществе они вступают в многочисленные контакты, а благодаря чтению и просмотру телевизионных передач извлекают информацию из многочисленных дискуссий о сексе, связях и различных факторах, оказывающих влияние на положение женщин. Фрагментарные элементы романтической любви в том комплексе, с помощью которого эти девушки пытаются овладеть контролем над собственными жизнями, более не связаны всецело с одним лишь браком. Реально все они осознают, что большую часть своей жизни они проведут на какой-то оплачиваемой работе и должны рассматривать важность приобретения рабочих навыков в качестве основы своей будущей автономии. Однако лишь немногие девушки из числа проинтервьиюрованных Томпсон — кстати, в большинстве случаев из среднего класса — расценивают работу как наиболее значимый источник своего будущего.
Так, одна девушка сказала: «Моя идея того, что я считаю теперь правильным, состоит в том, чтобы получить карьеру, которая мне понравится... Если я выйду за кого-то замуж или буду жить с кем-то и он бросит меня, у меня не будет поводов для беспокойства, потому что я буду полностью независима». И все же, как обнаружила Томпсон, она быстро возвращается к заботам романа и сексуальности: «Мне хочется достичь идеала связи с хорошим парнем. Мне кажется, я хочу, чтобы меня кто-то любил и заботился обо мне, так же, как я о нем»[99].
Всего лишь на протяжении одного прошлого поколения для женщин приобрело особое значение покидание родительского дома. В предшествующие периоды оставление дома означало выход замуж. Напротив, для мужчин большинство женщин идентифицировалось с выходом во внешний мир с формирующимися привязанностями. Как отмечали многие комментаторы, даже когда индивид оставался один на один с собою и только предвосхищал будущие связи, мужчины, как правило, говорили об этом с точки зрения «я», тогда как женские повествования о себе имели тенденцию формулироваться в терминах «мы». «Индивидуализированная речь», выявляемая в приведенном выше замечании, определяется скрытым «мы», подразумевая кого-то еще, кто будет «любить и заботиться» и сделает из «меня» «нас».
В противоположность сегодняшним девушкам из более молодых возрастных групп опыт более старших женщин был почти всегда втиснут в рамки брака — даже в том случае, если рассматриваемая личность не выходила замуж.
Давайте проследим немного историю Уэйди, которой был тридцать один год, когда Хэнкок брала у нее интервью.