Транквилиум

Этим же утром произошел другой морской бой, на этот раз бескровный. В проливе Картера, между островами Беллей и Волантир, старенькая, с изношенными машинами канонерка «Энн» попыталась перехватить идущий с необычайной скоростью парусник странного вида. Капитан канонерки в своем рапорте использовал обороты «как нам показалось», «возможно, что…» и прочие подобные; в действительности же он ясно видел (поскольку владел лучшим на флоте биноклем работы мастера Арфонса – с двадцатичетырехкратным увеличением), что парусник имеет два очень длинных и узких корпуса, соединенных широким аркообразным пролетом. Две мачты в форме буквы «А» были наклонены вперед; непривычного кроя паруса располагались под довольно большим углом к вертикали и сейчас, при ходе под крутой бакштаг, не только гнали судно вперед, но и выхватывали его из воды. Немало людей стояло на мостике, на пролете и на самих корпусах, опираясь на леера. В ответ на выстрел канонерки – бомба боднула волны кабельтовых в двух позади парусника – на корме его порывисто засверкало, и три секунды спустя цепочка пенистых столбов отделила канонерку от цели. И капитан каким-то внутренним чутьем понял, что не промахом это было, а предупреждением, и скомандовал лево на борт…

«Воланд» вошел в Срединное море. На борту его, помимо команды, было около двухсот пассажиров: молодых мужчин, русских и американцев, не понаслышке знающих, что такое танки. Безоткатные орудия, производство которых на Хармони лихорадочно осваивали весь последний год, прошивали на полигонах десятидюймовую кованую сталь.

Олив расчесывала волосы перед зеркалом, присматриваясь и повторяя движения той, другой Олив, которая стояла за стеклом. Потом та, за стеклом, тревожно замерла и прислушалась. Вздохнула, виновато развела руками, отложила гребень, кивнула на прощание и заторопилась к выходу. За дверью была длинная зыбкая лестница из неструганых досок, грязная и скрипучая. Лестница выводила к светлому четырехугольному отверстию непонятно в чем. Олив спустилась – ступени опасно прогибались – и вышла наружу. Белая, будто мукой обсыпанная, земля, непонятно чего развалины… Лишь черные столбы с оборванными проволоками стояли, как похоронные свечи в белом свадебном торте. Идти можно было только прямо. Зовущий голос – его не слышно ушами, но если распахнуть грудь… Серая лошадь выбежала из-за угла дома, висящего на струях застывшего дождя, мелко засемени, пошла боком, боком – и легла, дернула ногой… все. Что-то приподнялось над нею – невидимое, воздушное… так фокусник срывает со столика шелковый платок, так хозяйка убирает салфетку с пирога… Черный зверь с крыльями сжался для прыжка на месте мертвой лошади. Он был похож на гигантскую летучую мышь в крокодиловой коже. Олив вскрикнула – но нельзя было не идти, а идти можно было только прямо.

Она прошла мимо зверя – и долго чувствовала его прожигающий взгляд.

Башня впереди была такой: будто из узкой щели в стене выбирался человек, почти выбрался, и тут его застало окаменение. Вот рука… вот нога со вздувшейся от безумной натуги мышцами… вот плечо, шея. Лицо. Красивое лицо. Короткий нос с прямой спинкой, упрямый подбородок… Никогда не видела она этого человека. Второй, похожий на упавшую гранитную статую, до половины ушел в землю, преграждая дорогу. Она обогнула его, посмотрела назад. Это был Вильямс. Обросшего бородой, изможденного, с безумными глазами – она его все равно узнала. И был кто-то третий, черный всадник, два коня следом, – он приближался, но почему-то не был виден; но Вильямс, припавший ухом к земле, слышал его: жажда возмездия и решимость отразилась на гранитном лице, он приподнялся, камень его тела пошел трещинами…

…он приподнялся и в лицо Глеба уставилась бульдожья рожа револьвера не стреляйте полковник это я Глеб но все заволокло синим с пробелью дымом и тяжелый кусок свинца боднул его в грудь и все перевернулось и боль была такая что невозможно вспомнить пробило насквозь ломом и осторожно уложили на черт знает откуда взявшиеся носилки и повезли покачивая все плыло и не было сил вздохнуть и открыть глаза…

…будто удар грома, неслышный другим. Она даже оглянулась назад, но там не было ни туч, ни пушек. Отряд уходил в пустоши предгорий, где человека нельзя найти, если он этого не захочет. Билли всхлипнул, но не от того, конечно, что услышал гром, а – просто она слишком крепко прижала его к груди. И вот уже неделя – а эхо того грома будто бы так и прокатывается над головой.

– А что предлагаете вы? – спросил Новый.

Василий Васильевич помедлил.

– Приложить все усилия к выводу группы вторжения, – сказал он наконец. – Уничтожить технику, стереть следы своего пребывания. Очень медленно и аккуратно восстановить резидентуры. Сейчас мы действуем, не имея девяноста пяти процентов необходимой информации…

– Это сколько же вы тогда имеете? – махнул ладошкой Новый. – Пять процентов или девяносто четыре? Непонятно выражаетесь, товаришш генерал-майор, четче надо, внятнее…