Транедия Зет

— Хм! Самое забавное то, что и по-моему этот человек не убивал Фосетта.

— Я знаю, что он этого не делал! — воскликнула я, поцеловав отца. — Доу так же невинен, как сорокалетняя девственница. Он не мог убить это напыщенное ничтожество, которое они выбрали сенатором. — Я уставилась на широкую спину Джереми, удаляющуюся по дороге, — этим утром бедняга решил присоединиться к пролетариату и должен был вернуться к обеду, покрытый мраморной пылью. — А почему ты так считаешь?

— Это что — экзамен? — буркнул отец. — Кроме того, ты еще слишком молода, чтобы делать такие заявления без доказательств. Лучше бы тебе вести себя поскромнее, Пэтти. Я бы не хотел, чтобы они подумали…

— Ты стыдишься меня, не так ли?

— Я этого не сказал…

— По-твоему, я вмешиваюсь не в свое дело. Тебе кажется, что сейчас все еще времена кринолина и девяти нижних юбок, что женщины не должны голосовать, курить, чертыхаться и иметь любовников, а контроль над рождаемостью — дьявольское изобретение.

Он встал и нахмурился:

— Пэтти, не говори так со своим отцом.

Он скрылся в доме Илайхью Клея, но через десять минут вернулся и со смущенным видом поднес спичку к моей сигарете. Бедняга совсем не понимал женщин!

Потом мы отправились в город.

Сегодня была суббота — следующий день после убийства и нашего визита в тюрьму Алгонкин. Утром наши с Джереми отцы договорились, что мы продолжим гостить в доме Клеев. Отец предупредил окружного прокурора и остальных, прежде чем расстаться с ними прошлой ночью, чтобы они не распространялись об его официальном положении и репутации. Он и Илайхью Клей чувствовали, что отцовское расследование сомнительных контрактов доктора Фосетта как-то связано с убийством сенатора Фосетта. Отец решил действовать исподволь, и для меня это было крайне важным, так как я знала, что Аарону Доу грозит смертельная опасность, если только на Хьюма и прочих не снизойдет божественное откровение.

После поимки бедняги ночью нам с отцом не терпелось услышать его историю, если таковая имелась, и поговорить с призрачным доктором Фосеттом. Поскольку местопребывание последнего в субботу утром еще оставалось тайной, мы направили нашу энергию на осуществление первой задачи.

Нас сразу же впустили в личный кабинет окружного прокурора в большом муниципальном здании. Хьюм пребывал в приподнятом настроении — его торжествующий вид вызвал у меня тошноту.

— Доброе утро! — приветствовал он нас, потирая ладони. — Как поживаете, мисс Тамм? Все еще думаете, что мы преследуем невиновного и вы можете это доказать?

— Более, чем когда-либо, мистер Хьюм, — ответила я, опускаясь на стул и беря предложенную сигарету.

— Хмм… Ну, судите сами. Билл! — крикнул он кому-то во внешнем офисе. — Позвони в окружную тюрьму, чтобы Доу немедленно доставили сюда для допроса.

— Вы уже беседовали с ним? — осведомился отец.

— Разумеется. Но я хочу удовлетворить вас. — Хьюм произнес это с самодовольной уверенностью человека, чувствующего, что Бог и флаг на его стороне. Несмотря на его терпимость к нашей антагонистической позиции, было очевидно, что он считает Аарона Доу виновным, и, глядя на его честную упрямую физиономию, я понимала, что переубедить его будет нелегко. Моя теория была всего лишь тонкой тканью логики, а этот человек облачался только в броню доказательств.

Аарона Доу сопровождали два дюжих детектива, но эта предосторожность казалась излишней. Бывший заключенный был маленьким тщедушным стариком с узкими плечами — любой из охранников мог одной рукой переломить его надвое. Я представляла внешность этого жалкого существа по описанию начальника тюрьмы Магнуса, но даже оно не могло воплотить полную картину его убожества.

Худое, пепельное, сморщенное лицо Доу было начисто лишено интеллекта и искажено таким ужасом и отчаянием, которые могли бы тронуть сердце любого, за исключением Кеньона с его тупой жестокостью и Хьюма с его гипертрофированным чувством долга. Было совершенно ясно, что это смертельно напуганное подобие человека невиновно в убийстве. Но именно невиновность заставляла его выглядеть виновным, а эти люди были слепы к столь естественной реакции человеческой натуры. Убийца сенатора Джоэла Фосетта был хладнокровным субъектом и, вероятно, хорошим актером — эти выводы вытекали из имеющихся фактов.

— Садитесь, Доу, — без особой враждебности сказал Хьюм.

Арестованный повиновался — в его единственном голубом глазу светились надежда и страх. Постоянно опущенное правое веко и безвольно повисшая правая рука не придавали его облику зловещего оттенка, а, напротив, подчеркивали беспомощность. Несмываемое клеймо тюремных стен ощущалось в по-обезьяньи нервном подергивании головы, восковом цвете лица, шаркающей походке…

— Да, сэр. Да, мистер Хьюм, — быстро отозвался Доу с покорностью преданного пса.

Даже манера говорить сквозь уголки маленького кривого рта выдавала заключенного. Вздрогнув, я заметила, как он внезапно устремил единственный глаз на меня, словно взвешивая возможность помощи от моего присутствия.

Отец поднялся, и глаз с надеждой и мольбой переключился на него.