Трамвай мой - поле

Мы и гордимся. Врём и гордимся. Гордимся и врём. Потому что там, где превыше всего гордость, без лжи уже не обойтись никак. Потому что человек слаб, уродлив, труслив и вонюч. Смельчаков и красавцев – единицы, а нашей Великой, с большой – простите за выражение – буквы, Гордости надо, чтобы ими были все.

А чтобы ими были все, нужна ложь.

Солженицын призвал всех жить не по лжи, а сам лжёт. Гордо и красиво лжёт, как все мы, как положено.

Там врут, что старая Россия – бяка, здесь – что цаца. И там, и здесь врут из-за гордости. Гордясь врут. Идеологически. По всем правилам ленинской теории партийности.

Там нам доказывали – доказывали! По-научному доказывали! – что вся история России – это непрерывная цепь восстаний, сопротивления царизму. Здесь – тоже, разумеется, по-научному! Не по какому-то марксизму, а истинно-научному! – что история Советов – это непрерывная цепь сопротивлений советской власти.

Мой вывод: и там, и здесь и мы, и наука наша – в железных лапах Гордости.

Когда Зиновьев попытался заикнуться о том, что Советы были выгодны многим слоям нашего народа, - понятно, не по-научному заикнуться, не от лица всемогущей Гордости! – этакая предательская ересь! – его готовы были забодать всем миром.

Там – газета "Правда", здесь – газета "Новое Русское Слово". Обе горды настолько, что только из-за гордости не протягивают друг другу руки.

Я часто листаю записные книжки позднего Достоевского и теряюсь в догадках, откуда в нём, мудреце и психологе, вдосталь пожившем и вдосталь хлебнувшем на своём веку от всяких державных              рыл, - откуда в нём столько партийного гнева, столько державной гордости и этого жара дешевых дежурных прорицаний: "Будущее России ясно, мы будем идти… будем идти до тех пор, пока бросится к нам устрашённая Европа и станет молить нас спасти её от коммунистов. Станет не молить, а требовать: ибо де вы спасёте и себя…"

Прямо как в воду глядел! В какую только?

"Я убеждён, - настаивает великий пророк, - что судьёй Европы будет Россия. Она придёт к нам с коммунизмом рассудить её…"

Не знаю, как Вам, милостивый Павел Никанорович, а мне страшно. Мне страшно оттого, что мы все больны. И мы больны, и гении наши больны, и наши пророки, и все, все. И давно уже. И коммунизм – не источник нашей болезни, а следствие.

Больна сама мысль наша.

Раковый корпус построен как будто по законам современного зодчества, но толщина его стен, но его основательность – разве не видна здесь рука наших древних умельцев и умников?

Ведь с чего начинал Достоевский? С петрашевцев, с вольности, с мечты о хрустальном дворце. Потом каторга, мёртвый дом, мудрость. Хрустальный дворец не потускнел, не забылся, в нём прорезалась просто новая грань, глаз каторжника уловил в нём мертвящий дух несвободы. "Вы верите в хрустальное здание… которому нельзя будет ни языка украдкой выставить, ни кукиша в кармане показать. Ну, а я, может быть, потому-то и боюсь этого здания…"

Вот так, господа коммунары! Вот так, любители великих построек, высоких правд! Я боюсь этого здания! Чётко, зримо, мощно, словно сам уже в нём побывал. Я боюсь его, ему и языка украдкой не выставишь (даже украдкой!), и кукиша в кармане не покажешь!

Что же это? Гениальное пророчество? Предупреждение? Тревога? Или просто игра ума? Психопатические упражнения обиженного подпольного человека, вольнолюбивая прихоть, душевный каприз? Нате, любуйтесь! Ненормальность – в крови планеты!..

Может быть. Всё может быть. Однако, как ни крути, здесь – вызов. Вызов режимной логике, упорядоченному рабству, насилию над жизнью, в какие бы прекрасные одёжки и словечки они подчас ни рядились бы.

И вдруг под конец жизни – как бомба, как обухом по башке, как ожог. Самодержавие – источник всех свобод. Всё. Точка. Стена! Никаких сомнений. Дважды два – четыре. Чёрным по белому.

Русское самодержавие – источник всех свобод!

Может быть, снова подкатил к горлу подпольный человечек со своей больной, своевольной и ошарашивающей мыслью? Но нет, не похоже что-то на сей раз.

На сей раз нам не до кукиша в кармане. На сей раз можно и на ухо собственное наступить. Иначе как же увязать эту изящную, ветреную, легкокрылую свободу с таким грязным, вельможным, мрачно-серьёзным самодержавием?

"Мы неограниченная монархия и, может быть, всех свободнее… При таком могуществе императора мы не можем  не быть свободны" – вот какие слова прокричал в наши уши стареющий Достоевский.

Но чужды ли они нестареющему Солженицыну?

Два титана, два гения, два великих мужа Земли Русской, два стража, два кряжа наших кривд и правд! Вслушайтесь в их поступь!

Оба подымались, мужали, сгорали на сопротивлении всемогущей власти, режиму, диктатуре, оба прошли каторгу и оба вынесли оттуда – что? что?! что?! – неограниченное почтение к монархии и могуществу как незыблемым гарантам свободы.

Ну надо ли ещё после этого стулья ломать?.. Разве ленинское откровение о том, что диктатура пролетариата и есть подлинная свобода, менее диалектично?

- Свобода, а Свобода, выходи за меня замуж – я тебе теремок построю. А?..

Мы – банкроты, дорогой Павел Никанорович.