Читаем Трактаты и лекции первой половины 1920-х годов полностью

Если здания коммунистического быта будут построены в форме американских небоскребов, то очевидно, что <в них будет такая же> ориентация <на> техни<ку>. Разница <возникает> только постольку, поскольку обнаружены более современные способы по отношению <к> одному и тому же обстоятельству, которое надлежит победить. Если же мироздание коммунизма будет застроено в античной форме, то и форма его жизни должна будет соответствовать той же античной точке зрения. Ориентация будет античная, а в обстоятельстве не найдется новых прибавочных элементов, которые были бы найдены коммунистическим смотрением. Раз этих прибавочных элементов нет, то очевидно, остается одна античная ориентация; следовательно, все эстетические отношения будут исходить из античного оформления современных обстоятельств, а утверждение античной формы ясно укажет, что и обстоятельство сущности не изменилось, т. е. в нем не обнаружено никаких новых прибавочных элементов, изменяющих точку зрения античности. Поскольку наша современная жизнь на 1924 год тяготеет к античному, постольку она не отходит от прошлого. Античное время остается и в 1924 году в эстетическом его исчислении. Говорится, что только идиот не может понять значение античного для пролетариата. В техническом пути были такие идиоты, не понявшие значение античной колесницы для современности, поскольку они создали автомобиль, аэроплан, цеппелин, электричество.

В другом месте говорится — нельзя вошью заслонять мир пролетариату. Под словом «вошь» я понимаю новое искусство, ибо все остальное не сравнивается критикою <с этим>. Конечно, это сравнение может быть сделано в силу влюбленности в античный треугольник и античную Венеру-Афродиту и поэтому является враждебным по отношению к новой культуре «бесчувственного, бездушного» прямоугольника. Но мне думается, что если значение античного для современности кто-либо усвоит, то разве только потому, чтобы не быть идиотом.

Но мы обратно, <то есть> наоборот, продолжаем быть идиотами и не усваиваем античного значения и надеемся создать новые отношения в связи с нашими техническими идиотами и <надеемся> создать новое здание на основах прямоугольника. Сознательно не будем натягивать форму античную на себя. Как и летчик не напялит на себя крылышки Меркурия и не полетит нагим. А любой гражданин, ради того, чтобы <не> казаться дураком, не захочет быть похожим на пожарного, у которого вместо современной фуражки надета каска Афины Паллады, а в руках пожарный кран современной техники. Мы не хотим быть негром, которому культурный англичанин подарил свой цилиндр, не хотим, чтобы и жизнь, окружающая нас, ходила в цилиндре, френче и галифе, а также античных костюмах; и <мы> не хотим быть нагими, как античные боги, Венеры и дикари. Нагого тела больше не видать, как не видать души в человеке, и мы не думаем, чтобы современность на 1925 г<од> не поняла того, что не античное искусство имеет значение для жизни 1925 г<ода>, а сегодняшнее; и <мы> протестуем против затрачивания сил, труда на искусственное поддержание формы античной, на искусственное приращивание античного строя к новому плану современности.

Конечно, всякое дерево можно изуродовать и привить ему что угодно, его можно обратить в стул, столб. Возможно добиться, что и молодое поколение вырастет в духе античном. Из молодого поколения мы можем получить вместо современников аэропланов современников центавров <кентавров>, в болоте можем развести для полного соответствия наяд. Пути научные неисповедимы, а эстетические еще больше таинственны, они могут обратить молодежь в сфинкс<ов>, панов, центавров, а молодежь не будет подозревать, что в действительности своей они современники аэропланов, цеппелинов и т. д. Но мы; представители нового искусства, сызмальства были идиотами и оказались негодными для эстетической прививки старого отношения <к искусству>. Нужно было для этого дела здоровую молодежь, чтобы вышел из каждого здоровый центавр, чтобы вышло здоровое античное искусство (или <искусство> ахрров 2).

[Перепечатана 8 марта 1924 года, Ленинград]

К. Малевич

<p>1/47. Супрематизм. Мир как беспредметность <a l:href="#comm002009"><sup>*</sup></a></p>

Новое искусство — это новая эра самостоятельного его движения вне других идеологий и их содержаний.

Рассуждая о живописи как о результате творческого обмена воздействиями цветного бытия и чувства<ми> живописца, я обнаружил, что этот вид деятельности имеет самостоятельную природу, свою идеологию, систему отношений между собой и бытием, и <что он> выражает это отношение в тех или иных видах искусства. Люди же это проявление определяют как высшее состояние человеческого чувства, духовной гармонии, творящей вечное «прекрасное» как одну из прекрасных надстроек над харчевой экономической предметной базой, формы которой должны быть подчинены художественному оформлению, ибо только тогда этот жизненный базис может быть прекрасным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное