Трактаты и лекции первой половины 1920-х годов

Существует в нем несколько отделений. Мой 1) формально-теоретический (Бактериология в живописи), 2) Органической культуры Матюшина ¹⁶и 3) Мансурова ¹⁷экспериментальный отдел. Была устроена первая выставка, но ни звука в прессе, а вещь серьезная и важная ¹⁸, но в своем отечестве все близоруки либо дальнозорки; скорей дальнозорки, им нужно наши вещи обязательно поставить на горах Этны, или в Швейцарии, или <во> Франции на Эйфелевой башне — тогда увидят. Уже появились Советские амлиры, теперь намечается советский Рембрандт, Рубенс и скоро Рафаэл<ем> ка<ко>й-нибудь Анненков будет. Втерли очки здорово, разыгрывая на понятных как бы картинах Рафаэля всю свою негодность. Щусьев ¹⁹<так!> строит новую Москву совсем здорово, оформляет пролетари<ев> в римские сандалии и каски Афины Паллады; Колизей-стадионы, портики; это новая Москва в сандалиях греков; с другой стороны, эти эстеты Пикассы, Браки лезут тоже не особо далеко от Щусьева.

А Вы тоже не исполнили договора; Вы, конструктор, испугались Супрематизма, а помните 19<-й> год, когда мы условливались работать над Супрематизмом и хотели книгу писать; а что теперь — конструктивист-монтажник; куда Вас занесло, хотели освободить свою личность, свое Я, от того, что сделал я, боялись того, чтобы я не расписался или мне бы не приписали всю вашу работу, а попали к Гану ²⁰, Родченко ²¹, конструктором стали, даже не проунистом ²². Где же Уну ²³? Уновис фотографии? журналы? в которых будет помещ<ена> Уновисская работа? А как бы много значило это, если бы Вы и Уну поддержали одну линию по организации Нов<ого> Искус<ства>. Как важно это, и нет ничего. Разве Вы жур<нал> «Вещь» начали как член Уновиса? Нет. А Вы знаете, кем Вы в кем были? Вы уехали за рубеж — хорошо, а где же связь Нет ее. Ну ладно, не сердитесь, ибо будете не правы. «Вы бы небо взяли, я землю» ²⁴, не помню, кажется, мне принадлежало небо, а Вам земля; а знаете, что получилось, у нас Земли не стало, стало «небо», я это еще предвидел, когда написал «Бог не скинут», а «Из книги о беспредметности» ²⁵кое-что найдете в подтверждение, в том кусочке, который попал к Вам. Не знаю, что получится из Вашей книжки ²⁶; о, если бы Вы знали, сколько я написал, можно целое специальное издательство открыть. О Супрематизме одна часть 240 стр<аниц>. Сейчас готовлю на первое полугодие 48 лекций, каждая в один печатный лист ²⁷. Если бы Вы могли издать так, чтобы я мог получить на проезд в Берлин, хорошо бы было. Я сам сейчас тоже нездоров, нервное состояние сильно больное, денег нет, пища плохая, одежды нет. Конечно, Брик ²⁸, Маяковский в контрасте с нами и могут ездить на <а>эропланах, дело все в том, насколько все это добротно; и, конечно, <если> написать трубку коммунара ²⁹или еще что-либо из вещей коммунара, <то> можно уехать на двух аэропланах, но могут и другие вещи <быть> в тысячу раз коммунарней, но не ясны, и сиди как абстракт на абстракте. Теперь желаю Зам скорейшего выздоровления и жду вашей книжки. Пошлите ее Луначарскому ³⁰, ибо он больше осведомлен, что делается на западе, чем в СССР.

Я знаю, что если бы устроить выставку нашей исследовательской работы за границей, она имела бы большое значение для всех и у нас бы больше писали и обратили внимание. Сдвиг большой в научном оформлении.

Жму Вашу руку.

Ваш Казимир

Почтамская 2/9 Музей Худ<ожественной> Куль<туры>

17/i<юня> 24 Ленинград

<Приписка на полях справа:> Наустрой<ство> выставки в Берлине вышлите требование на Муз<ей> Худ<ожественной> Кул<ьтуры>.

Я послал кое-что в Венецию на всемирную выставку ³¹.

4. Лисицкий — Малевичу, из Орселины близ Локарно в Ленинград

1924 года (датируется по письму Малевича от 6 сентября 1924-го).

Дор<огой> К <азимир> С<еверинович>.

Наконец мы опять в письменной связи. Если она была прервана, то причиной тому было не что иное, как мое внутреннее положение совершенно личного характера, ни с искусством, ни с моим отношением к чему-либо нас связующему не имевшее. Это меня на пару лет от очень многого оторвало ³². Теперь я опять возвращаюсь в жизнь, если уж болезнь не подведет. Упреки, которые Вы мне бросаете, меня не сердят. Наоборот, я предпочитаю по сердцам высказываться, даже если это и не всегда сахар. В Европе от этого отвыкаешь. Здесь в глаза друг другу лишь комплименты говорят, а критика разрешается лишь врагам. То, что у нас нам горько казалось, здесь лишь ценить начинаешь.

Итак, упреки, которые Вы мне бросаете, не соответствуют действительному положению. Видите ли, Каз<имир> Сев<еринович>, Вы и я тела с разным положением центра тяжести. Скажем, Вы <в оригинале письма рисунок квадрата> и Ваш центр в <точке> пересечения диагоналей. Ну, а я <рисунок треугольника> с центром в <точке> пересечения высот <рисунки>.