Трактаты

Прежде всего обрати также внимание на его простое надевание, которое, как известно, не вызывает отвращения. Нет нужды и в умельце, который бы накануне для начала сформировал складки, потом перевел бы их на липовые лубки и все строение стянутого умбона поручил бы стражам – щипцам; который бы затем, с рассветом, прежде охватив поясом тунику, которую было бы лучше выткать более умеренного размера, снова приведя в порядок умбон, а также, если что-то растрепалось, вновь придав форму, спустил бы одну часть слева, а ее охват, из которого рождается пазуха, отвел бы, предварительно убрав дощечки с лопаток; после этого же, оставив свободной правую руку, свел бы этот охват на левую сторону вместе с другим подобным дощатым настилом, предназначенным для спины, чтобы таким вот образом поклажа одевала человека.

V 2. Наконец, я спрошу твою совесть: как, прежде всего, ты чувствуешь себя в тоге, одетым или нагруженным? Имеешь ли ты на себе платье или работаешь носильщиком грузов? Если ты будешь отрицать очевидный ответ, я последую за тобой домой и увижу, что прямо с порога ты поспешишь сделать. В самом деле, сложение никакой другой одежды не приветствуется людьми так, как снятие с себя тоги. Мы уж ничего не говорим о башмаках – свойственном тоге пыточном орудии – защите ног грязнейшей, но вместе с тем и ложной. Ибо кому, пожалуй, не полезнее мерзнуть и в жару и в холод с босыми ногами, нежели со скованными обувью? Большую поддержку для ходьбы – сапоги из сыромятной кожи – предусмотрели для изнеженных людей сапожные мастерские Венетии!

V 3. Но все же нет ничего удобнее плаща, даже если он двойной, как у Кратета. Никогда не возникает никакой задержки при одевании, ибо все его предназначение – облекать без труда. Одеться можно одним обертыванием, которое ни в каком месте, по крайней мере, не оказывается бесчеловечным. Так паллий облекает все части человеческого тела. Он, по желанию, открывает или закрывает плечо; вообще же – плотно к нему прилегает. Он нисколько не жмет, нисколько не тянет, нисколько не заботится о надежности складок, легко управляет собой, легко приводится в прежний порядок. Даже когда его снимают, он не вверяется назавтра никакому мучению. Если имеется какая-нибудь нижняя рубашка, плащ свободен от пытки пояса. Если надеваются башмаки – отлично, но босые ноги определенно более мужественны, нежели обутые.

V 4. Это, между тем, – в защиту паллия, раз уж ты вызвал его по имени в народное собрание. Впрочем, вот он уже и сам выступает с апелляцией по своему делу. «Я, – говорит плащ, – ничего не должен ни форуму, ни Марсову полю, ни курии. Я не бодрствую по обязанности, не занимаю наперед ростры, не охраняю преторий. Я не чувствую запаха сточных канав, не признаю ограды, не ломаю скамьи, не нарушаю права, не лаю судебные речи, не сужу, не служу, не правлю. Я удалился от народа. Моя забота – во мне самом. Я не забочусь ни о чем другом, кроме того, чтобы не иметь заботы. Лучше наслаждаться жизнью в отдалении, чем на виду.

Но ленивого ты станешь бранить: разумеется, надо жить для родины, власти и дела! Было когда-то такое высказывание: «Никто не рождается для другого, кто умрет для себя». Однако, когда речь доходит до Эпикуров и Зенонов, ты всех наставников безмятежности, которые освятили ее именем высочайшего и единственного наслаждения, называешь мудрецами.

V 5. Впрочем, мне также будет позволено приносить чуть ли не общественную пользу. Я имею обыкновение где-нибудь, с края или возвышения, произносить целительные для нравов речи, которые скорее, чем твои труды, принесут выздоровление общественным делам, городам и странам. Ибо если мы вместе с тобой коснемся острых вопросов, то выяснится, что тога причинила больше бед государству, нежели панцирь. Я же, напротив, не льщу никаким порокам, не щажу никаких старческих болезней, не даю пощады никакой парше. Я выжигаю клеймо на тщеславии, по причине которого Марк Туллий купил за пятьсот тысяч сестерциев круглый стол из лимонного дерева, Азиний Галл за стол из той же самой Мавритании выложил вдвое больше (О, сколь дорого оценили они пятна на древесине!), а Сулла замышляет блюдо весом в сто фунтов! Я серьезно опасаюсь, как бы не оказалось слишком маленьким коромысло весов, когда раб Клавдий Друзиллан строит поднос в пятьсот фунтов, необходимый, быть может, для описанных выше столов. Если для этого подноса была построена мастерская, то должен был быть построен и триклиний.