Трагедия сорок первого. Документы и размышления

Наркоматы внешней торговли, путей сообщения, авиапромышленности, вооружений, боеприпасов, машиностроения и судостроения должны были представить свои заявки. На их базе были составлены два списка: «А» — станки на 125 млн., военное оборудование на 28,4 млн., оборудование для системы производства синтетического бензина Фишер-Тропша на 13 млн.; «Б» — станки на 42 млн., химическое оборудование на 10,5 млн., военное оборудование на 30 млн. марок. Заявки были вручены германской стороне 11 февраля во время встречи Микояна с германским послом в Москве фон дер Шуленбургом. «Абсолютно необходимое» для СССР военное оборудование заказывалось в фашистской Германии, противостояние с которой было незыблемым принципом для советской внешней политики. И все-таки для укрепления советской обороноспособности оборудование заказывалось именно на предприятиях Германии — страны, которая активно готовилась к развязыванию войны в Европе.

29 ноября 1938 г., то есть почти за 2 месяца до заседания Политбюро 21 января 1939 г., выступая с заключительным словом на заседании Военного совета при народном комиссаре обороны СССР, где присутствовали и Сталин, и члены Политбюро, народный комиссар обороны К.Е. Ворошилов, в частности, сказал: «…Но, товарищи, на западной границе мы имеем врага не менее организованного, чем японцы. Здесь враг организованный, в особенности, я имею в виду Германию. Польша, Румыния и всякие там Прибалтики, они уже у нас со счетов давным-давно сняты, этих господ мы в любое время при всех обстоятельствах сотрем в порошок (аплодисменты). Но у нас имеется очень грозный — правда, не столь уж грозный, как это многие думают, но по сравнению с поляками, румынами, латышами и эстонцами и всякими иными-прочими, конечно, более грозный, более организованный и более злостный враг…»^{27}

Враг, очень «грозный» и «злостный» был открыто назван. А в собственноручно написанных тезисах своего выступления на заседании Военного совета он записывает: «Тов-щи! Международное положение поганое… Давайте работать по-сталински, и я вас заверяю, что мы в случае войны вихрем двинемся на наших злейших врагов и разметаем их в их собственном доме!»^{28}

Через несколько месяцев, на XVIII партийном съезде, Ворошилов доложит съезду, что «мы уже решили» все вопросы удовлетворения армии военного времени командным составом, что «для нас этих трудностей не существует», что «Рабоче-Крестьянская Красная Армия является первоклассной, лучше, чем какая-либо другая армия, технически вооруженной и прекрасно обученной армией», и заверил съезд, что «Красная Армия, как один человек, каждый миг готова выполнить свой священный долг защитника государства победившего труда, как один человек, с радостью готова отдать жизнь за великое дело Ленина — Сталина, и во имя этой идеологии бойцы, командиры и политработники готовы всегда отдать свою жизнь». Свою речь он закончит заверением: «… враг будет накоротке смят и уничтожен!»^{29}.

В этой беспрерывной и совершенно безответственной похвальбе, доходящей до самого настоящего фанфаронства, как самых больших, так и малых командиров и политработников, проявлялось изначально присущее руководству Красной Армии явно преувеличенное представление о своих реальных возможностях. Проявлялись в этом фанфаронстве и самая беззастенчивая ложь, грубый обман всего советского народа.

Кто же он — маршал Ворошилов? Совершенно убийственную характеристику ему дал хорошо знавший его Л.Д. Троцкий: «Ворошилов есть фикция. Его авторитет искусственно создан тоталитарной агитацией. На головокружительной высоте он остался тем, чем был всегда: ограниченным провинциалом, без кругозора, без образования, без военных способностей и даже без способностей администратора»^{30}. В 1935 году по случаю присвоения Ворошилову звания Маршала Советского Союза в центральном органе партии было напечатано: «Климент Ворошилов — пролетарий до мозга костей, большевик в каждом своем движении, теоретик и практик военного дела, кавалерист, стрелок, один из лучших ораторов партии, вдумчивый и кропотливый организатор огромной оборонной машины, автор ярких и сильных призывов, властный и доступный, грозный и веселый;..»^{31}

А вот побывавший незадолго до этого в Москве знаменитый французский писатель Ромен Роллан записал в своем «Московском дневнике»: «Ворошилов маленький, лицо румяное, прищуренные смеющиеся глаза, он все время в движении и похож на парня-балагура, для которого все становится поводом для веселья и у которого нет забот»^{32}.

Германский журнал «Peutsche Wehz» писал в конце 1935 года: «Наряду с большим организаторским талантом, народный комиссар Ворошилов обладает превосходным даром речи, благодаря которому он пленяет слушателей». Он сумел очаровать даже такого корифея европейской культуры, как К.И. Чуковский. 27 мая 1957 года последний запишет в своем дневнике: «Милый Ворошилов — я представлял его себе совсем не таким. Оказалось, что он — светский человек, очень находчивый, остроумный, и, по-своему, блестящий».