Трагедия русского офицерства

Наконец, 16 декабря был опубликован декрет «Об уравнении всех военнослужащих в правах», провозглашавший окончательное устранение от власти офицеров и уничтожение самого офицерского корпуса как такового, а также декрет «О выборном начале и организации власти в армии». О впечатлении, произведенном этими декретами даже на тех офицеров, которые смирились было уже с новой властью, имеется авторитетное свидетельство наиболее видного из них: «Человеку, одолевшему хотя бы азы военной науки, казалось ясным, что армия не может существовать без авторитетных командиров, пользующихся нужной властью и несменяемых снизу… генералы и офицеры, да и сам я, несмотря на свой сознательный и добровольный переход на сторону большевиков, были совершенно подавлены… Не проходило и дня без неизбежных эксцессов. Заслуженные кровью погоны, с которыми не хотели расстаться иные боевые офицеры, не раз являлись поводом для солдатских самосудов»[84]. На это время приходится и наибольшее число самоубийств офицеров (только зарегистрированных случаев после февраля было более 800), не сумевших пережить краха своих с детства усвоенных идеалов и крушения русской армии (хорошо известен случай, когда, не вынеся унижения перед и без того наглым и заносчивым германским командованием, застрелился посланный в составе большевистской делегации на переговоры о мире полковник В. Е. Скалон).

Помимо моральных страданий, эти меры поставили офицерство и в крайне тяжелое материальное положение, особенно в тылу. «Положение офицеров, лишенных содержания, самое безвыходное, а для некоторых равносильно голодной смерти, так как все боятся давать офицерам какую-нибудь, даже самую черную работу; доносчики множатся всюду, как мухи в жаркий летний день и всюду изыскивают гидру контр-революции. Над офицерами совершили последнее надругание, лишив их семьи всякого содержания и сделав это без всякого предварения; в довольствующих учреждениях сегодня (18 декабря) происходили потрясающие сцены, так как некоторые жены и вдовы приехали из пригородов на занятые деньги и им не на что вернуться домой, где сидят некормленные дети; положение многих такое, что в управлении воинского начальника писаря не выдержали и, забыв про контр-революцию, собрали между собой некоторую сумму денег и роздали наиболее нуждающимся. Депутация офицерских жен целый день моталась по разным комиссарам с просьбою отменить запрещение выдать содержание за декабрь; одна из представительниц, жена полковника Малютина спросила помощника военного комиссара товарища Бриллианта, что же делать теперь офицерским женам, на что товарищ сквозь зубы процедил: «Можете выбирать между наймом в поломойки и поступлением в партию анархистов»[85].

Большинство офицеров на фронте пассивно переживало происходящее. «Я чаще всего слышал один и тот же ответ: «Мы помочь ничему не можем, мы бессильны что-либо изменить, у нас нет для этого ни средств, ни возможности, лучшее, что мы можем сделать при этих условиях — оставаться в армии и выжидать окончания разыгрывающихся событий или с той же целью ехать домой». Такая психология — занятие выжидательной позиции и непротивление злу, была присуща командному составу не только нашей армии, ею оказалась охваченной большая часть и русского офицерства, и обывателя, предпочитавших тогда, когда большевики были наиболее слабы и неорганизованны, уклониться от вмешательства с тайной мыслью, что авось все как-то само собой устроится, успокоится, пройдет мимо и их не заденет. Поэтому многие только и заботились, чтобы как-нибудь пережить этот острый период и сохранить себя для будущего»[86].

Эти события подвели черту под историей русской армии, которая с этого времени практически прекратила свое существование. Но «упраздненное» большевиками русское офицерство не исчезло с росчерком пера радетелей III Интернационала и сумело еще стать достаточной преградой на пути мировой революции. Оно осталось, ибо запрещением носить погоны и называться офицером невозможно было уничтожить дух людей, три года воевавших за Россию и даже теперь желавших сделать все возможное, чтобы не допустить ее гибели[87].

Глава III. Офицерство после катастрофы русской армии

С декабря 1917 г. в условиях ликвидации общероссийской власти и единого фронта русское офицерство оказалось разделенным не только политически, но и территориально. Разные его части оказались в весьма неодинаковых условиях. Большая часть офицерства к началу декабря находилась еще на фронтах, чуть меньшая по численности — внутри России и, наконец, небольшая его часть (менее 10 %) — за границей. Условия существования офицеров существенно разнились не только в зависимости от этих обстоятельств, но внутри каждой категории — по фронтам и местностям России.