Трагедии

Мне говорили также, что появился какой-то иностранец, знахарь и кудесник из Лидийской земли, со светлыми кудрями, роскошными и душистыми, с ярким румянцем, с негою Афродиты в глазах; он-то проводит с молодыми женщинами дни и ночи, посвящая их в вакхические таинства. Это он называет Диониса богом, он говорит, будто он был [240] зашит в бедре Зевса — этот младенец, который был сожжен пламенем молнии вместе с матерью, за ее лживую похвальбу о браке с Зевсом! Да есть ли столь страшная казнь, которой не заслужил бы этот невесть откуда взявшийся пришелец своими кощунственными речами? (Кадм невольно вскрикнул, слыша из уст Пенфея оскорбление памяти Семелы; Пенфей прерывает свою речь, оглядывается и замечает его.) Но вот новое диво! Передо мной, в пестрой небриде, гадатель Тиресий, а с ним и отец моей матери; и оба они — что за смешное [250] зрелище! — с тирсами в руках чествуют Вакха! Мне противно, отец мой, смотреть на вас, старцев, лишенных ума. Стряхни же плющ, избавь свою руку от тирса, ты, отец моей матери!.. Ты ему это внушил, Тиресий? Ты хочешь ввести среди людей службу этому новому богу, чтобы тебе поручали наблюдать за птицами и платили деньги за исследование внутренностей? Если бы тебя не спасала твоя седая старость, ты сидел бы среди вакханок за то, что ты распространяешь гнусные таинства. Да, гнусные! где дело касается женщин и где их [260] на пиру угощают сладким вином — от таких священнодействий ничего путного ожидать нельзя!

Корифейка

Что за нечестивые слова, чужестранец! Как тебе не совестно перед богами и перед Кадмом, посеявшим землеродное племя?

Тиресий

Если мудрый человек выбирает для своей речи достойный предмет, то красота ее не должна возбуждать неудовольствие. У тебя же язык вращается легко, точно у благоразумного, но в речах твоих разума нет; а такой человек — смелый и красноречивый, но лишенный [270] ума, — бывает вредным гражданином.

Этот новый бог, над которым ты глумишься, — я и сказать не могу, сколь велик он будет в Элладе. Заметь, юноша: есть два начала, господствующие в жизни людей.

Первое — это богиня Деметра... она же и Земля; называть ты можешь ее тем или другим именем. Но она сухою лишь пищею вскармливает смертных; он же, этот сын Семелы, дополнил недостающую половину ее даров, он изобрел влажную пищу, вино и принес ее смертным, благодаря чему страждущие теряют сознание своего горя, напившись [280] влаги винограда, благодаря чему они во сне вкушают забвение ежедневных мук — во сне, этом единственном исцелителе печали. Он же, будучи сам богом, приносится в виде возлияний другим богам, так что при его посредничестве люди получают и все прочие блага.

<Второе начало — сын Зевса и Латоны, мой владыка Феб; и с ним сравнялся Вакх, получив равностепенный удел. В противовес кифаре он дал смертному роду приятную усладу флейты, которая чарует душу и возвращает молодость телу.> Он же и вещатель — вакхическое неистовство содержит крупную долю пророческого духа: мощной силой своего наития бог заставляет одержимых им говорить будущее. Он же, [300] наконец, вместе с ним приобрел и долю военной силы: не раз выстроенное и вооруженное войско было рассеяно внезапным ужасом, прежде чем его коснулось копье врага; а ведь и это — бешенство, насылаемое Дионисом. И ты увидишь еще, что он займет и дельфийские скалы, резвясь с факелами на двуглавой горе, бросая и потрясая вакхической ветвью, и будет велик во всей Элладе.