Товарищ Ссешес

С этими словами дроу смахнул из куба светящиеся зеленым образы наконечников и принялся рисовать. Рождающийся на глазах новый объект тоже был наконечником, но он разительно отличался от предыдущих. Никаких острых граней, никаких причудливых выступов, из-за которых наконечник смотрелся волшебным невесомым стеклянным кружевом. Только тонкая, заостренная с обоих концов игла длиной все те же десять сантиметров и диаметром в самом толстом месте шесть миллиметров. Размножив новый наконечник уже знакомым окружающим методом, Ссешес разровнял слой песка и опустил в него образы заготовок. В отличие от прошлого процесса, мерцание куба затянулось почти на две минуты, и слой песка, скрывающий будущие навершия стрел, немного шевелился и потрескивал. Подняв куб и смахнув с него образы наконечников, дроу легким движением его уменьшил, оставив висеть на высоте немногим более метра его уже двадцатисантиметровый вариант. Для модели куба уменьшение в размере сказалось более чем положительно, так как составляющие ее нити резко увеличили интенсивность свечения.

— Вот посмотрите, какая у меня прелесть получилась!

Висящая в воздухе стеклянная игла с одним острым и другим более тупым концом влажно блестела в солнечных лучах. Стекло, из которого она была выплавлена, не отличалось особой чистотой, и поэтому наконечник был мутным и содержал несколько темных включений. Но это не мешало ему выглядеть опасным. Он был красив именно особенной опасной красотой, свойственной только оружию. Ведь каким бы уродливым, на взгляд некоторых, назовем их «пацифистами от комля», ни было оружие, в нем всегда есть эта внутренняя красота затаившейся, дремлющей смерти, тихо шепчущей сквозь дымчатое покрывало сна, называемого реальностью: «Ты мой, я приду к тебе…»

Чуть ли не светящийся от удовольствия Ссешес принялся медленно вращать получившийся наконечник в воздухе, показывая его во всей красе.

— Так. Теперь осталась последняя проверка. Вся прелесть этой моей задумки состоит в том, что при попадании в тело или иной объект дискретно неоднородной структуры возникающие в наконечнике динамические нагрузки приведут его к необратимому взрывному разрушению. Примерно вот так… — С этими словами наконечник, зависший в воздухе перед Ссешесом, взорвался… Нет, не с громким взрывом и вспышкой, с которыми обычно взрываются дьявольские изобретения сумрачного человеческого гения, особенно при наличии в них различной взрывчатки. Он взорвался тихо, можно сказать, мелодично — с легким звоном, перешедшим в тихий шелест падающего на песок стеклянного крошева, больше похожего на снег…

Тишина, упавшая на поляну после этого, была прервана голосом Иванова, высказавшего свое отношение к данной демонстрации:

— Мерзость!

Выражение лица дроу стало недовольно-скучающим. При этом взгляд, брошенный на все еще клубящееся облако стеклянной пыли, был наполнен искренней детской грустью. После непродолжительной паузы, во время которой остатки наконечника все же осели на устилающий землю слой песка, Ссешес устремил на Иванова совсем другой взгляд. Если буквально несколько секунд назад на окружающих смотрело существо, в глазах которого плескались озера искренней обиды и огорчения, то теперь в направленных на Иванова зрачках не было ничего — ни малейшего отблеска чувств или эмоций.

— Да?

Властным движением руки Ссешес поднял из песчаного плена оставшиеся наконечники из экспериментальной партии и заставил их легко и непринужденно танцевать в воздухе, кружась и бросая блики на окружающих.

— А по-моему, красиво… Но не будем лезть своим клинком в чужие ножны.

Вслед за легким движением вооруженных когтями пальцев по кружащейся над землей гирлянде пронеслась череда хлопков…