Товарищ маузер (ил. А.Иткина)

— Так эти негодяи только того и дожидались! — Гром в сердцах так задымил, что голова его исчезла в синеватом облаке. — Приходим сегодня на работу, как уж заведено в воскресенье. На воротах объявление. Дай, думаю, прочту, не зря в волостную школу бегал. Два раза прочитал, три раза прочитал — все то же самое выходит. Уволено полтораста рабочих, все из забастовочного комитета, и даже такие, кто хоть раз мастеру кукиш показали. Через полчаса народ всю улицу запрудил. Далеко ли от Гризиня и Чиекуркална до «Униона»? Даже жены с детишками прибежали. Все разозлились, орут, кулаками грозят. Ребята, кто похрабрее, уже мостовую разбирают, да и камнями по окнам. Разобрало народ так, что слово скажи — и все пойдут! Хоть на губернаторский дворец, хоть на немецкий дом рыцарей, даже на полицейскую префектуру. Вдруг вижу — казаки скачут! Со стороны Александровской летят черной тучей. Братва попробовала их у Воздушного моста придержать, да не додумала баррикаду устроить. Народ врассыпную, а иные прямо на казаков. Такой бойни, как на Карловой улице, не было, а все же десятка полтора человек осталось лежать на мостовой. Сколько им удалось арестовать — не посчитал. Только из революционеров никто им не достался — нас другие прикрыли, силой заставляли убегать. Понимаете, что это значит? Это значит, что народ нас, партийных, считает своей артиллерией, а пушки ведь никак нельзя сдавать неприятелю…

Гром погрузился в раздумье. Да, назрело время вооружить массы. Сегодня он увидел, что без оружия ничего не добиться — силе должно противопоставить силу. Но разве это исключало другие формы борьбы, разве из-за этого можно было забросить агитацию, разъяснительную работу? Побеждает лишь тот, кто убежден в своей правоте, знает, за что он идет в бой. Правильно поступили, решив организовать в Верманском парке митинг протеста.

— Ну, а теперь к делу, — снова заговорил Гром. — Надо ковать железо, пока горячо. Сразу после полудня в Верманском будет большой митинг. Всех боевиков в охранение! Твои разместятся возле самой эстрады.

— Будем вовремя, можешь быть уверен, — отозвался Матрос. — Все, как один! Только… ты же знаешь, насчет револьверов у нас плоховато, — добавил он, словно извиняясь.

— Вот об этом я и думаю. Возьмешь у меня бомбу. Я буду сидеть у Кунцендорфа на веранде. Всё!… — Гром посмотрел на часы: — Еще одну трубку, и пойду, некогда.

Он набил трубку на этот раз махоркой, выкурил до конца и энергично поднялся.

— Ну, ничего не поделаешь. В случае, если Лихач подойдет, передай ему, пусть шпарит бегом к Черному Петеру. Он знает. Только боюсь — ему уже не поспеть: всего час остался.

— Черный Петер? Это тот маленький жестянщик, что всегда приходил к брату? — поинтересовалась Дина.

— Он самый! Ты ведь его знаешь, и он тебя тоже! Да тебя мне сам бог послал! — обрадовался Гром. — Пойдешь к нему и передашь от меня привет, скажешь: «Не бывать грому без молнии», заберешь от него орехи — там штук шесть будет, навряд ли больше. Черный Петер никого постороннего к себе не впустит, да и не имеет права пускать, а я, сама видишь, еще ребятам все растолковать должен. Ровно в двенадцать жду в Верманском… Но если боишься, так скажи прямо…

Дина не дала ему докончить:

— Где он живет?

— Деревянный домишко в самом конце дамбы. Постучишь в ставень второго окна. — Гром поднялся. — Ну, счастливо!

За пятнадцать минут Дина управилась, забежала домой, оставила там чемодан и теперь шагала по Балластной дамбе с висевшей на руке картонкой. Она еще не чувствовала тяжести бомб, однако на сердце было тревожно. Не прошло и двух часов, как она в Риге, а вот уже выполняет боевое задание. Дине казалось, что она вовсе не покидала этот город, охваченный революционной борьбой. Жизнь в Льеже с ее мелкими невзгодами сейчас представлялась далеким сном, однажды увиденным и исчезнувшим навсегда. Ее настоящее место здесь, в боевом строю рядом с товарищами. Однако несправедливо было бы совсем вычеркнуть из жизни месяцы, проведенные в Бельгии, — там она нашла свою любовь, Эрнеста!

Вспоминая эти неповторимые дни, Дина счастливо улыбалась. Тогда можно было предаваться мечтам… А сейчас она в Риге, выполняет боевое поручение.

Что сказал бы Атаман, знай он о том, что ей предстоит? Дина внезапно почувствовала уверенность, исчезли девичьи тревоги, никчемные сентиментальные мудрствования. Ведь Атаман тоже не стал бы волноваться.

Дине не пришлось долго стучаться у окна. Наверное, Черный Петер через щелку в ставнях узнал сестру Фауста, потому что, не дожидаясь пароля, он отворил дверь и пригласил войти. Девушка осмотрелась и в первый момент почувствовала некоторое разочарование — мастерская как мастерская. На полу валялись старые кастрюли, сковороды, тазы и молочные бидоны, некоторые с серебристыми пятнами свежего олова, иные с прогорелыми дырами. Примуса, жестяные трубы, разные ржавые банки дополняли эту хаотическую картину. И сам жестянщик, невзрачный и заросший щетиной, суетившийся среди всего этого хлама, ничуть не походил на таинственного мастера.