Товарищ Богдан

— Ты что, ошалел? — закричал начальник. — Где это слыхано, чтобы преступники стихами изъяснялись? Это в благородных трагедиях графы — и то не всегда — стихами шпарят.

— Вот и я сперва до крайности поразился, — сказал парень. — Послушал, значит, а потом и говорю Неизвестному: «Ну, до чего же складно у вас получается!.»

Тут арестанты все сразу засмеялись, а Неизвестный отвечает:

«Это не у меня, это у Некрасова складно получается! Слышал, говорит, когда-нибудь это имя: Николай Алексеевич Некрасов? Поэт великий!»

Я, по чести говоря, такого не слышал, но стихи у него и впрямь гладкие. Аж за сердце берут. Один куплетик мне даже запомнился: Неизвестный его раза три повторил:

Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал!

— Болван! — крикнул начальник тюрьмы. — Вертайся-ка в свою «обитель»! И слушай в оба! Главное — о побеге слушай! Понял?

И со злости даже стукнул тщедушного парня по зубам.

Увели шпика в камеру, а начальник подумал:

«Может, зря я ему зубы лечил? Может, он вовсе и не виноват? Наверно, Неизвестный догадался, что мы шпика подсунули, и нарочно о побеге — ни слова, а стал стихи декламировать. Измывается!»

«А впрочем, — думает начальник тюрьмы, — оно и лучше, что я парню по зубам съездил. Приведут в камеру, а у него из губы кровь сочится. Вполне натурально — будто всамделе с допроса вернулся…»

Пробыл шпик еще двое суток в камере. Целыми днями валялся на койке и даже стонал, будто его избили на допросе. А сам все слушает: не шепчутся ли арестанты о побеге?

В первое же утро собрал Бабушкин ткачей и говорит:

— Итак, продолжаем занятия. Только расписание уроков придется изменить. По техническим причинам, — а сам усмехается и на шпика прищуренным глазом показывает: — Сейчас займемся географией.

Парень слушает — что такое?

Ткачи уселись тихо, чинно, как дети в школе, а Неизвестный встал возле стены, как учитель у доски, и говорит:

— Прошлый раз мы беседовали о полезных ископаемых, о металлах. Среди них особенно ценятся благородные — такие, как золото, платина. Они не ржавеют и обладают еще многими ценными свойствами, поэтому и зовутся благородными.

Кстати — богатых, важных господ тоже называют «благородными». И даже обращаются к ним: «Ваше благородие».

А в чем их «благородство»? В том, что весь свой век бездельничают? Или в том, что заставляют работать на себя других людей?.

Говорит Бабушкин, а у самого глаза блестят: вспоминает, как лет семь назад ходил он в Питере в воскресную школу и Крупская учила его там этой самой «географии».

Через час Неизвестный объявил:

— Урок окончен! Вечером займемся естествоведением.

«Чудеса! — думает шпик. — Какие-то уроки затеяли, школу. Ну, послушаем, с чем кушают эту естествоведению!»

После ужина ткачи опять уселись в кружок. Неизвестный говорит:

— Полезное домашнее животное — бык, например, — гнет шею с зари дотемна, землю пашет. А клещ-паразит присосется к хребтине быка, вопьется ему в шкуру и тянет, сосет кровушку. Сам не работает, а за чужой счет жиреет… Каждый сознательный рабочий должен знать: от паразитов одно спасение — уничтожить их!..

— Понятно, — откликнулся ткач Сергей Сельдяков.

На следующий день было еще два урока — опять «география» и, кроме того, «история».

Прошла ночь, и шпика снова вызвали на допрос.

— Ну, — говорит начальник. — Докладывай! Как там Неизвестный, готовится в бега?

Парень встал «смирно» и рапортует:

— Никак нет! Вовсе наоборот! Они там школу затеяли!

— Какую еще школу?! — растерялся начальник.

Ему уже каждую ночь снились радостные сценки: вот узники подпилили решетку, вот лезут на волю, но в решительное мгновение он ловит и Неизвестного, и его друзей. Шум, поздравления. И вот его уже перевели в столицу, дали награду. А тут морочат голову какой-то школой. А о побеге — опять ни звука.

— Я и сам в толк не возьму, — отвечает пшик. — Но школа есть — факт! Неизвестный часто повторяет ткачам: «Раз царь-батюшка заботится о нас, на казенные харчи взял, — значит, время зря терять нечего!» Занимаются аккурат по расписанию: два раза в день — утром и вечером.

— Кто-то из нас пьян: или ты, или я, — сердито отдуваясь, заявил начальник тюрьмы. — Не может такого быть!

Он так разозлился на щупленького шпика, что не пустил его больше в камеру, а отправил обратно в охранку с сопроводительной запиской: мол, парень — олух, дубина, все перепутал и пусть пришлют другого агента, посмышленей.

Но вскоре из города Владимира пришел приказ: немедленно под усиленным конвоем переправить Неизвестного в губернскую тюрьму.

«Эх, видно, и впрямь важная птица! — с горечью подумал начальник покровской уездной тюрьмы. — Побоялись его у нас оставить. Вот тебе и побег, и повышение, и орден в петличку!»