Тот самый одноклассник

Зажмурившись, я мысленно умоляю Алексея не угрожать мне сейчас. Не ставить условия, не оскорблять, дать мне немного времени, чтобы прийти в себя.

Ко мне подошёл брат жениха, и я позволила ему ласкать меня в весьма откровенной форме.

А если к камере прилагается микрофон, и на записи слышны мои слова…

Я ни разу не назвала имя Данилы, не произнесла ничего, что можно использовать для доказательства моей невиновности.

«Тихо, а то нас услышат», — сказала я, и это можно понять ой, как неправильно.

Я волновалась, что нас застукают. Застукают.

«Запах брутального мужчины», — сказала я. Я шутила про запах салата оливье, но, если за моей спиной стоял Алексей, эта шутка послужит доказательством измены. В их семье только один мужчина подходит под определение брутального, и это отнюдь не мой жених.

Если обрезать запись в нужное время, до того, как обидчик спрыгнул вниз, то Данила никогда больше не посмотрит в мою сторону. С другим мужчиной ещё был бы шанс на доверие, но не с ним. Он постоянно ищет во мне неуверенность и сомнения, потому что помнит, как долго добивался моего внимания.

Он чувствует, что я сомневаюсь.

А теперь эта сцена.

Брат Данилы не хотел, чтобы нас застали на лестнице, потому что боялся за здоровье матери. Он был уверен, что я не устрою сцену, слишком хорошо знает свою одноклассницу с синдромом отличницы. А теперь, с обличающей записью в руках, станет шантажировать меня. Для чего? Денег у меня нет. Значит, потребует, чтобы я оставила Данилу. Или в этой семье всё не так мирно, как кажется, и один из братьев мстит Дане и хочет причинить ему боль?

В любом случае я проиграю. Столкнувшись с доказательствами мнимой измены, Данила не позволит мне вымолить прощение. Не поверит.

Ощущение острой потери подбросило меня в постели, словно наши с Данилой пути уже разошлись. Натянув его футболку, я села на рабочий табурет, покачиваясь в такт горестным вздохам.

О таких, как я, говорят: «Без вины виноватая».

Что же я сотворила такое ужасное, что брат Данилы решил избавиться от меня при первой же встрече? Да ещё и таким мерзким способом. Неподходящая невеста, не полюбившая Данилу с первого взгляда? Мне не дали ни малейшего шанса.

Иван или Алексей?

Алексей.

Одноклассник.

Тёмное, гадкое пятно грязи.

Под поверхностью брутальной силы копошится скрытая подлость.

Дрожащими руками потянулась к мольберту. Пододвинула его к окну и дёрнула занавесь, впуская лунный свет. Ещё раз дёрнула, с силой, срывая пластмассовые кольца. Не смогла усидеть на месте, оттолкнула мольберт, бросила холст на пол и упала на колени.

Щурясь в лунной полутьме, я писала самую интимную картину моей жизни. Мой «Секрет». Писала кистью и пальцами, коленом выдавливая краску из тюбика.

Чёрную краску.

Тени у окна. Сильный мужчина, спортсмен, и маленькая женщина. Тела, согнутые к подоконнику в момент предательства. Осознанного — его, неумышленного — её. Наслаждение в изгибе шеи и приоткрытых губах. Блаженство в руках предателя.

Острые края звёзд в обрамлении арочного окна.

Теперь мы пойманы не только камерой, но и моей кистью. Я сама создала доказательство моего позора.

Утро запечатлело меня на полу, вымазанную краской, лежащую лицом на холсте. Законченная работа, торжество чёрного, казалась самой откровенной из всего написанного.

Разумный человек выбросил бы чёрную улику или спрятал у родителей на антресолях. Но я дождалась, когда краска высохнет, и спустилась в магазин «Товары для художников». Положила холст на прилавок и сделала заказ. Пусть обработают картину профессионально, поправят подрамник, сделают раму — хорошая натяжка, качественное дерево.

Мне нечего стыдиться.

— Только что закончила, да? — спросил знакомый продавец, приятель по имени Генрих, разглядывая работу.

— Недавно.

— Всю ночь писала?

— Почти.

— Смотри, Ника, не сгори, жалко будет. — Покачав головой, Генрих вздохнул. — Хотя это отличная работа, она стоила бессонной ночи. Страсть, динамика. Такие картины открывают путь наверх.

Приятель поднял палец, показывая направление. Слова «путь наверх» — условный жаргон дома художников для обозначения профессионального успеха. На верхних этажах располагаются пентхаузы для богатых творческих людей — роскошные, двухуровневые, с кирпичными стенами и огромным пространством для мастерских. Все мы мечтаем попасть «наверх».

Боюсь, Генрих ошибся с направлением. Никакого «наверх» мне не будет. Наоборот, эта картина толкнёт меня на дно.

Потому что она — напоминание, как хорошо мне было в чужих руках.

* * *

Данила появился к ночи, усталый, бледный, с затёкшей шеей. Прошлой ночью спал в машине, потому что не было сил добраться до гостиницы, а в реанимацию не пустили. К вечеру состояние Анны Степановны стабилизировалось, и он приехал ко мне.

Потому что соскучился. Потому что волнуется.

Надеюсь, Алексей не отдаст Даниле запись прямо сейчас.

Ужинать Данила отказался и практически заснул в душе. Пока я массировала напряжённые плечи, он провалился в глубокий сон. А я сидела рядом и гадала, какой будет его реакция, когда я расскажу о случившемся.