Тот самый непобедимый

В какой-то момент ас вдруг почувствовал, что время пришло. Движимый внезапным порывом, он схватил Гунгнир и со всей силы вонзил его себе в грудь.

Копье удивительно легко вошло в плоть и, пробив сердце аса, вышло с другой стороны и пригвоздило Одина к стволу молодого деревца.

Жгучая боль пронзила тело. Таких мук не испытывало ни одно живое существо. Обычно удар в сердце убивал жертву наповал, и покойный не мог ощущать, как рвутся ткани, как лопаются сосуды, как постепенно гибнет каждая частичка его организма, корчась в страдании и взывая о помощи. Создатель избавил своих питомцев от ужаса этих переживаний, лишая сознания. Один же, которому было предначертано стать богом, чувствовал этот кошмар в полном сознании, ощущая боль, быть может, сильнее, чем любой другой, доведись ему пережить подобное. Один готовился принять божественность и был обязан получить страшный опыт, от которого были избавлены остальные.

Солнце неустанно клонилось к закату, а боль становилась все сильнее. Аса безумно мучила жажда. Кровь сочилась не только из раны, но и из носа, рта и растрескавшихся губ. Один попытался пошевелить языком, чтобы выплюнуть изо рта кровавые сгустки. Солоноватая алая жидкость заполнила горло, и Один вдруг понял, что не нуждается в дыхании.

Солнце наконец село, мир окутала тьма, а вместе с ней наступило какое-то облегчение. Боль не ушла, она лишь слегка притупилась, стала привычной, а значит, менее заметной.

С рассветом пришло равнодушие. Весь день, стоя под палящим солнцем, Один ощущал, как одна за другой отмирали все части его тела. Боль, уже ставшая обыденной, вовсе покидала омертвевшую, разлагающуюся ткань. Странно, но ас больше не отождествлял себя со своим телом, ни с умершими его частями, ни с еще сопротивляющимися смерти.

На ночь он забылся. Казалось, он просто заснул. Очнувшись, Один удивился: как может спать или бодрствовать труп, пригвожденный к дереву?

Лишь только солнце осветило равнину, мозг воина, или то, что от него осталось, вдруг наполнился тоскливыми мыслями.

"Какой же я глупец, что решился на этот шаг. Теперь я обречен висеть здесь до скончания мира, не имея даже возможности умереть. Я из гордого аса, владыки великого города, превратился в самое жалкое на свете существо. Один поежился и застонал, но из его горла не вырвалось ни звука.- Вот так, даже болью своей я не могу поделиться с ближними. Если придут шакалы и начнут грызть мои кости, я ничего не смогу сделать, только буду смотреть, как моя плоть исчезает, перемолотая ненасытными челюстями".

Опасения аса чуть было не сбылись. Вечером у его ног опустилась стая воронов, с явным намерением полакомиться падалью. Глава семейства со знанием дела опустился на плечо правителя Асгарда и уже было нацелился клювом на остекленевший глаз жертвы, как вдруг громкое карканье и хлопки тяжелых крыльев отпугнули гурмана. Он с недовольным ворчанием убрался прочь, к своей стае, а на его место опустился старый знакомый, огромный ворон Хугин.

- А ну кыш отсюда, мерзкие пожиратели падали! - прокричала птица на своем вороньем языке.- Этот ас под моей защитой! Я отклюю голову первому же, кто приблизится к нему!

- Брат, ради чего ты будешь высиживать этот кусок тухнущего мяса? Давай лучше вместе съедим его, пока оно окончательно не сгнило! - попытался возразить вожак стаи.

Но Хугин смерил его таким взглядом, что ворон нахохлился и обиженно отвернулся. Однако стаю не увел. Вороны лишь отступили на безопасное расстояние и расположились на траве, тепля надежду, что их полоумный собрат одумается.

Страшная хандра, мучившая Одина весь день сильнее недавней боли, прошла, лишь только ас почувствовал, что не одинок. Его утомленное сознание привычно отключилось, лишь только небесное светило покинуло мир.

Утро четвертого дня выдалось хмурым. С неба срывались мелкие капли дождя. Одину показалось, что природа плачет, прощаясь с ним. Хугин нес свою стражу, дремля на плече аса, спрятав голову от промозглых струек воды под могучим крылом.

Один понял, что умирает окончательно, умирает не так, как обычно умирают другие, когда душа покидает бездыханное тело и отправляется в чертоги старухи Хель и мерзнет там, сокрытая от солнца, пока не придет ее время. Он понял, что умирает навсегда. Что он уходит туда, где ничего нет и больше никогда не будет.

Однако вместе с этим он ощущал полное равнодушие к происходящему, абсолютный покой и равновесие. Сейчас ничто не могло поколебать Одина, даже если бы Хугин позволил воронам выклевать его единственный глаз.

Смерть наступила как-то совершенно осознанно, как если бы Один мог управлять ею по собственному желанию. Вместе с ночным мраком, окутавшим мир, тьма опустилась и на аса.

Он шел, вернее, скакал верхом на Слейпнире среди покрытых зеленью горных склонов. Копыта коня едва касались верхушек деревьев, окутанных звенящей листвой. Это был чужой мир. Один понял это по золотистым оттенкам, ощущавшимся в зелени растительности и голубизне небес. В его мире небо имело глубокий синий цвет, а листва была скорее изумрудной, нежели зеленой.