— Где твоя честь офицера? В царской армии благородство поднимали на вершину службы…
— Поплачь, поплачь о старинушке.
— … Только политически подкованный жеребец мог проскакать даже по вождю. Ни стыда. Ни совести. Ни чести…
Богобоязненный Авель Борисович начинал верить: частушки — дело рук и ума приговорённого к свинцу… Наконец-то он раскрыл сочинителя.
Отрапортует коменданту: частушки были спрятаны в двойном дне чемодана… рифмованное дополнение к трактату…
— Почитай ещё? чекист Пиоттух, о правде народной. Хоть перед смертью утешь.
— Поди, наизусть знаешь все жалобы турка. Забыл? Напомню.
— …Не прикидывайся овечкой смирной. Насочинял — на три высшие меры… хотя одна за всё рассчитается.
— Мне эта художественная самодеятельность нравится. Читаешь ты плохо, не выразительно, но суть слов доносишь.
— Вспомни, что ты написал о судах-тройках.
— Неужели есть частушки и об этих позорниках?
— Есть. И тоже тянут на расстрельную статью.
— …Вот что, сочинитель и хранитель частушек. Подписывай признание, и мы пересмотрим приговор. Похлопочем, чтобы «вышку» заменили десятилетним сроком. Переведём поближе к теплу — в Томскую или Кемеровскую тюрьмы.
— А кто три «вышки» недавно обещал за напраслину?
— Сгоряча вылетело…
Пластинка с маршем «Прощание славянки» пока не находилась.
Казнь отложили.
В камере приговорённый к расстрелу гладил иконку, шептался со святым. Лик Георгия Победоносца был мудроспокойным, задумчивым, посылающим светлую надежду.
— Смазливенький в портупее зачастил к тебе.
Секретарь газеты «Северная окраина» Колотовкина не придала значения подковырке машинистки.
— Не отмолчишься, Анна Сергеевна, — не унималась курносая стучалка — так её называли сотрудники редакции.
В кабинетный залив добродушной Аннушки заплывали коряги и покрупнее. Случались серьёзные задёвы: с языка редакционной стучалки слетали колкости острее иголок ежа.
— Почему Авель библейский к тебе похаживает?.. Ох, неспроста. Скажу его жене Матильде — пристукнет нашего секретаря, хоть и ответственного.
Равнодушно подёрнув плечами, смущённая Анна Сергеевна ответила:
— Офицер добрый, отзывчивый. Доискиваются в комендатуре — чьи частушки по посёлку летают… Допечатывай скорее срочный материал и поменьше болтай.
Коренная нарымчанка Колотовкина умела сиять небесной красотой глаз. Многие подолгу смотрели в её синь — нежную, притягательную и волнующую.
Увидев впервые важную особу местной газеты, Авель Борисович не мог скрыть волнения и несколько начальных слов произнёс с заиканием.
Полистав подшивку «Северной окраины», Анна Сергеевна красивым почерком выписала фамилии Колпашинских стихосложенцев. Достали письма, проверили почерки — ни один не подошёл к размашистому разливу слов неизвестного частушечника.
— Говорят, гармонист Тимур Селиверстов распевал какие-то частушонки… Но вот такие — он бы петь поостерёгся… Это же явная крамола на партию, товарища Сталина.
Растерянный Пиоттух вскоре забыл о цели прихода, смотрел на красавицу с нежностью любящего брата. Женщина быстро уловила совсем не магическое притяжение взгляда. Она привыкла к подобному мужскому ротозейству и знала, что поведёт любого самца в любом направлении.
Частушки ей понравились остротой и неотстранённостью от сомнительного времени. Но как бы они ни просились на газетную полосу — их невозможно было опубликовать.
Так близко Анна Сергеевна пока не видела чекистов: от портупеи, кобуры, запыженной какой-то стреляющей штуковиной, исходил неприятный запах.
— Неужели в частушках заложена правда?