Тот самый яр...

В Томском государственном университете студент Горелов усердно штудировал кровавую историю Отечества. Трактовка эпох на лекциях, профессорское заведомое враньё не вливали в ум книжный свет. Ложные постулаты разбивались ещё на стадии поглощения хроники недавней жуткой действительности. При царе закабалённое крестьянство выломилось из-под ига крепостничества. В полное безумство ввёл нацию ядовитый спланированный переворот сумбурного семнадцатого года. Кучка громил, достигшая политического Олимпа террором, цинизмом, ложью, выдавала ошеломлённое действо за пролетарскую революцию. За какой народ пеклись они — подкупленные западом ублюдки, разбойно внедрённые на престол. Дождались падальщики растерзанного состояния Отечества. На кровушку, на золотишко потянуло.

Проигрыш в русско-японской войне, отречение от шаткой власти последнего паря из романовской династии усугубили положение. Две свалившиеся стратегические ошибки пошатнули не только трон, но и отечественную историю. Авантюризму положения способствовала террористическая свора, именуемая пламенными революционерами…

Малограмотному люду трудно было разобраться в патовой ситуации. В привычных кулачных боях стенка на стенку ясно всё: кого бить, какими запрещёнными приёмами нельзя пользоваться. Разберись тут в путанице белые — красные. Кровь одного колера, выпускать её из жил никому не охота. Силком пихали в руки трёхлинейку, вилы: иди, убей врага! А враг-то кто? Сопливый Филька-пастух, переметнувшийся с недосыпа и с перепоя в лагерь Колчака. Или Федот Сапожников, спрятавший последнее зерно для прокорма семерых полураздетых отпрысков.

С чужеземными врагами достойно биться. Побейся вот со своеземными, многие из которых дальней роднёй приходятся. Есть крупорушка, коровёнка базлает в хлеву — на примете у дурноглазой власти будешь. Припомнят, как три сенокоса назад мужика на подсобу брал. Не возьмут во внимание, что сполна рассчитался с ним деньгами, мукой, сапогами новыми. Вот так замели в деревне отца Сергея Горелова. Окрестили ярым подкулачником. Обложили налогами непосильными. Обобрав, словно липку, турнули в глушь таёжную по гневной статье. Этот бой кулачный вёлся без всяких правил, хоть дубиной по голове бей. Сыну-комсомольцу в укор поставили дело отца. Сказали: иди, замаливай за родителя грехи тяжкие, служи честно в органах госбезопасности. Образование высшее. Чего не поймёшь — старшие дотумкают, подскажут. Скоренько в историческом моменте разберёшься.

Разбирается, лопатит комендатурскую грязь. Приказами строгими опутан. Секретности на пять государств хватит.

Разозлённая Прасковья зацепила стрелка Натана вопросом — отточенным самоловом:

— Стрела в Тимура — твоя мерзость?

— Да ты… да что ты…

Чекист не помедлил с ответом, не спросил: какая стрела? Выдал себя с потрохами.

— Ревнивец паршивый! Не тебе кататься на молодухе — горка крутая… Озверел в комендатуре.

Забурлила обида. Выплеснулась ревность:

— Пусть отвалит от тебя деревенщина! — Хотел выпалить: а то и до пули допрыгается. Вовремя набросил замочек на длинный язык.

Впервые пожалел, что не владеет тайнозвучной гармошкой. Даже скрежеток зубовный во рту прокатился. Его рязанский любимец тоже не расставался с трёхрядкой. Сгонял деревенских мокрощелок на стёжку любви.

Как же мне не прослезиться,
Если с венкой в стынь и звень
Будет рядом веселиться
Юность русских деревень.
Эх, гармошка смерть-отрава…

Отравил Тимур жизнь нарымца… Праска — деваха-помесь. Будь она чистых сибирских кровей — не составило бы труда охомутать охочую девку… Примешалась остяцкая рыбья кровь — вот и юлит плотица. Отыскала омуток под боком плотника.

Саиспаева впервые посмотрела на привязчивого ухажёра с боязнью сердца. Усыплял её на крутояре благозвучными стихами, а сам что вытворил… может и не он… Надо подальше держаться от служки комендатурской… Её слегка приплюснутый нос уловил запах людской крови и смрадного подземелья.

В метиске разгорался огонь крови. Когда её обзывали полукровкой — расщеливала узинки бесстыжих глаз, хохотала в лицо обидчика. Зубы сверкали цветом пороши в ясный день. Не кидала связки упречных слов. Не плевала под ноги болтунов. Знала — была не половинчатой нарымчанкой — настоящей обской двукровкой. Не землякам разбираться, что в спешке намешала природа, втиснула в тугую жаждущую плоть.