Тот самый Янковский

Я практически не помню своего отца – он был репрессирован, долго находился в заключении. Мы встретились только незадолго до его смерти – в 51-м году его перевели в Саратов готовить офицеров запаса, но он был уже очень болен. Нас росло трое сыновей, маме и бабушке было сложно специально заниматься нашим воспитанием. Так что все, что меня сформировало, – это генетика, хорошая семья. Мама была русская дворянка, отец – поляк, военный, настоящий офицер, служил в Семеновском полку, дружил с Тухачевским. Фамилия его была Янковецкий, в 30-х годах немного изменилась, и я родился уже с фамилией Янковский. Бабушка была интеллигентная женщина, и когда я какого-то мальчика знакомого со двора домой приводил, она мягко так говорила: «Олеженька, с ним тебе не надо дружить. У него пять лет уже нет дома». Вот эту фразу я хорошо запомнил. У нас дом был всегда – в разных городах, при любых обстоятельствах, любом материальном положении, в чужом доме или в коммунальной комнате – были традиции. Даже в самые тяжелые годы бабушка не забыла французский язык и нас пыталась ему учить, мама очень много работала, но следила, чтобы мы всегда были опрятны. Семейные традиции – это сильный позвоночник. А если позвоночник у тебя не в порядке, жизнь заставит прогнуться – я имею в виду разные компромиссы. От неприятностей, испытаний, необходимости сделать непростой выбор не убежишь, но лучше все это проходить с прямым позвоночником.

Мне очень повезло

Существует какой-то момент, который можно проглядеть и, к большому сожалению, упустить самого себя. В нашей профессии судьба почти всегда предоставляет тебе разные возможности. А вот воспользоваться ими и тем более задержаться на высоте, которой достиг, бывает сложно. И это от самого актера зависит, от того, как ты себя содержишь. Потому что, например, в отношениях наших со зрителем тайна должна быть. Если совершенно себя рассекретить, то иногда и не хочется идти за таким актером, партнером. Это ведь тоже часть актерской профессии – помимо дарования, которое дает Бог, и мастерства. Свое душевное состояние – а оно у человека, и у артиста тем более, не всегда бывает хорошим по разным причинам – я пытаюсь на публику не выносить. О том, что у меня на душе, знают только мои близкие, а всех остальных я стараюсь не нагружать, как говорится. Такой уж у меня характер. Тем более не считаю нужным специально выносить свое настроение и состояние на публику, как делают некоторые мои коллеги. У артиста масса других, профессиональных, поводов для разговора со зрителем.

Все в тебе зависит от внутреннего вкуса: нужно уметь себя содержать даже чисто внешне. А то зритель встретит артиста на улице и будет потом говорить: «Видел Янковского. Господи, как он ужасно выглядит!»

Я достаточно обходителен и дипломатичен, но если меня задеть всерьез, навсегда вычеркиваю обидчика из своей жизни, он перестает для меня существовать. Настоящих предательств, к счастью, я видел мало, а вступать в выяснение отношений из-за мелочей – не мой стиль. Жалко на разборки жизнь тратить.

Я знаю себе цену: это необходимое условие для того, чтобы хорошо, честно работать в профессии. Как и самоуважение. И самоанализ. С одной стороны, чтобы не участвовать абы в чем, с другой – чтобы совсем уж не заносило. Хотя моя актерская судьба развивалась поступательно, да и я на многое не рассчитывал. Молодому артисту из провинции вырваться в ведущие актеры кино и одного из лучших московских театров – об этом же и мечтать невозможно! Я всегда помню, что мне очень повезло: более чем реален был совсем другой вариант моей судьбы – таких вариантов я видел немало. Это знание меня спасает. И охраняет. И дает понимание, что ты ответственен за то, что дает судьба. И что надо каждый день благодарить за это. Вставать с благодарностью и ложиться с благодарностью. А как иначе? Вообще, художник – это предназначение. Разве Микеланджело был создан просто так? Или Ван Гог со всеми своими терзаниями? Долг художника – не пустой звук. Конечно, это не тот долг, который вбивала в сознание людей искусства советская власть: мол, мы обязаны и колхозникам, и шахтерам, – в этом смысле художник никому не должен. Но если Бог наделил тебя неким даром, изволь честно отработать его. В чем иначе смысл профессии? И, кстати, если ты плохо распорядился своими способностями, то чувствуешь, что у тебя отнимается часть энергии – как у экстрасенса, который стал лечить за деньги.

Сейчас я радуюсь, если удается не размениваться, не торговать лицом в дешевке. О чем-то похожем на «Полеты» или «Мюнхгаузена», признаться, уже даже и не заикаюсь. Впрочем, и воспоминания пока спасают, греют. Чего я не сделал – при том, что мог играть хуже или лучше, мог участвовать в средних фильмах, но в бессовестных, безнравственных – ни разу.