Тот самый гость

Сегодня, завтра и последующие несколько дней приближают нас к Новому году. Прошло достаточно времени со дня поступления Гурова, а я до сих пор ношусь с ним как с маленьким ребёнком, несмотря на то что Олег в состоянии потихоньку перемещаться самостоятельно. Он нарочно делает вид, что нога его болит и просит отвезти на пару этажей выше в кабинет ЛФК. Разве я могу ему отказать?

Нет.

Счастливая и довольная я еду в электричке после каждого рабочего дня, улыбаюсь при воспоминании об Олеге, глядя в отражение окна. Как после процедур, где нет камер слежения или лишних глаз в белых медицинских халатах, мы целовались украдкой. На застекленной отапливаемой веранде дышали свежим воздухом по его просьбе, а на деле, он пригласил меня на танец — своеобразный танец на кресле. Аккуратно усадил на свои колени, и не обращая внимания на мой протест, прокатился со мной на этой штуке. Мы кружились, будто в танце, он крепко обнимал меня и веселил. Едва сдерживая смех, провели пятнадцатиминутное свидание на балконе. Затем был киносеанс и просмотр фильма для пациентов в холле на этаже отделения. Кроме нас, никого и все места пустые. Бери хоть последние — для поцелуев. Не то, чтобы могли себе позволить, но хорошего понемногу. Пять минут с ним, и я вновь на посту.

И цветы. Они повсюду. Почти каждую мою смену доставляют букеты из магазина флористики на углу, и каждый раз в карточке я читаю поразительно интересное о себе, например, как: «Тебе известно, что твои губы в форме сердечка? Когда я целую их, то касаюсь твоего настоящего сердца…» Или: «Твоя кожа такая же нежная и бархатистая, как эти цветы». «Сумасшедшая любовь проходит быстро, любовь двух сумасшедших — никогда!» — звучит последнее его послание.

Похоже, он позаимствовал эту цитату. Кажется, я слышала ее раньше. В прочем, это неважно, а важно то, что чувствует сам Гуров.

Ловлю себя на мысли, что спустя несколько дней наступит Новый год. Последние два года я не отмечала этот праздник, не стремилась создать подходящую его атмосферу, не дарила и не получала подарки. Чувствовала ли я волшебство? Нет, ведь не хотела. А сегодня вечером после работы я покупаю настоящую ёлку, которая пахнет новогодним праздником из детства, которая стоит, украшенная, со сложенными под ней подарками, словно там им всегда было место. Парочка огромных красных носков, и искусственный камин в углу комнаты обозначен имитацией снега с ниточкой разноцветной гирлянды. Эх, кажется, все готово: и настроение, и елка, и даже новое шелковое платье висит на вешалке в шкафу. Все на месте, кроме одного гостя. И в этом году он обязательно будет. Тот самый, которого я жду.

* * *

— Мой хороший, что случилось? Ты хочешь погулять? Давай, вечером. Я приду с работы, и мы обязательно поиграем в твой любимый мячик.

С самого утра собака не находит себе места. Мелькает какая-то тревожность в ее глазах, которая постепенно передаётся мне. Но я не хочу думать о грустном, и Снежку не позволяю унывать, поглаживая его шерстку.

Спустя пятнадцать минут я еду по знакомому пути на работу, где, наверняка, меня заждались не только коллеги, но и Олег. Как я смогла вытерпеть два выходных дня без него, не понимаю. А ведь так хотелось бросить все, сорваться и умчаться в палату номер пять. Зайти, ощутить неловкость, а позже осмыслить важное: меня ждут, по мне скучают, во мне нуждаются.

Я поднимаюсь с присущей легкостью в груди на этаж хирургии. Все как всегда. Без изменений. Однако, на посту кое-чего не хватает — цветов, тех белых, желтых, розовых. Да любых, вкусно пахнущих. Ну Гуров просто разбаловал меня, и я воспринимаю этот знак внимания как должное. Ничего страшного. Не сегодня, так завтра.

Однако на пятиминутке при новости о вчерашней выписке Гурова мне становится не по себе. Дальше звук голосов плывёт, сердце моё прыгает в груди. Проговаривают рекомендации для следующих пациентов, готовящихся на выписку. Грудь сдавливает неприятными ощущениями, вызывающих… Разочарование или обиду? Пока не разберу. Явно только одно: Олег выписался, уехал домой, не попрощавшись. А как же Снежок? Погоди, Вера, не паникуй. Дай ему восстановиться, и тогда мужчина объявится. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Че кислая такая? Из-за Гурова?

Жанка ловит меня возле сестринской. Я не обращаю внимания, стараюсь не подавать виду, что меня волнуют ее подколки.

И все же… Если Голубкина произнесёт хоть одно слово, я её…

— Да, ладно, Вер. Он и так здесь продлевал себе больничный из-за тебя.

— То есть продлевал? — скрещиваю руки на груди.

Опять я чего-то не знаю?

— Лукин его неделю назад хотел выписать, да тот сразу жалобами посыпал, — она посмеивается, — то нога болит, то рука немеет.

— Да глупости все это! Он на самом деле ещё слаб, какого черта его выписали? — мне не смешно.

— А чего ты на меня тон повышаешь? Я его лично не выписывала, — сразу же обижается коллега.

Я громко выдыхаю, проводя ладонью по лицу.

— Прости.

— Нормально все. Не бери в голову.

— В котором часу он покинул больницу? — стараюсь вести себя более сдержанно.