Тот самый

Я наклонился и сел, свесив ноги в опасную темноту. Ничего страшного не случилось, поэтому я оттолкнулся руками и спрыгнул. Спрыгнул и упал на осколки стекла, выбитого камнем. Если с кем-то это и должно было случиться, то только со мной. Мама не любила говорить о моем отце, но она любила повторять, что везучестью я пошел в него. «И если бы на гектаре земли лежала одна маленькая кучка дерьма, – говорила она, – ты бы обязательно в нее вступил. Как и твой отец».

Осколок оцарапал кожу между большим и указательным пальцами. Капля крови, увеличиваясь, скатилась по ладони. Боли я не чувствовал.

– Жека, твоя очередь.

Я мог только слышать голос Кира. Глаза еще не привыкли к темноте.

– Лучше не надо, – сказал я, растирая пальцами капельку крови.

– Почему?

– Прыгать со сломанной рукой не очень удобно.

– Эй, может, я сама решу, удобно мне или нет?

– Кто-нибудь из нас может открыть входную дверь изнутри, – продолжил настаивать я.

– А если я хочу прыгнуть?

– Правда? – Я задрал голову, но свет из окна, казавшийся особенно ярким в темном подвале, ослепил. Я зажмурился.

– Нет.

– Тогда решили, – ответил Кир. – Жди нас у двери.

Телефон в кармане завибрировал, и я достал его, взглянув на экран с легким прищуром. Только не стань тем чуваком, которого в фильме всегда убивают первым, – Алиса не могла написать ничего другого. Через секунду телефон в моих руках снова ожил. Хотя ладно, тогда мне достанется твоя комната.

Я улыбнулся.

Не дождешься, – быстро написал я.

Не будь жадиной.

В следующем сообщении она прислала фотографию Горация, лежавшего на белых листах для акварели.

Оставив сообщение без ответа, я положил телефон в карман и огляделся. Сначала темнота вокруг меня казалась непроницаемой вуалью. Я не видел совершенно ничего и от этого чувствовал себя неуютно. Воображение пририсовывало злого призрака во все темные уголки. Я не знал, где Кир, но слышал шорохи слева от себя: это наверняка был он, а не какой-нибудь гостеприимный призрак, решивший встретить незваных гостей.

Я на ощупь двинулся вперед и задел ногой пустую коробку. С шуршанием она отлетела в сторону, и я остановился.

– Полтергейст или ты? – Голос Кира все еще звучал достаточно отдаленно.

– Полтергейст, – без заминки ответил я.

– Ну конечно. – Со мной разговаривала темнота. – Всегда проще свалить ответственность на кого-то другого.

Я промолчал. Мне показалось, что этот упрек относился вовсе не к тому, что я нечаянно задел коробку. Дом пустовал, поэтому шум если и мог привлечь кого-то, то только призраков. Кир упрекал меня, и мне нечем было ему ответить. Должен ли я извиниться?

«Прости, что поцеловал твою подругу».

Это звучало отвратительно, поэтому я решил не продолжать разговор. Выставил руки перед собой, чтобы ни во что не врезаться, и пошел вперед. Постепенно глаза начали привыкать к темноте, и мне показалось, что я даже различал цвета. Деревянные полки, заставленные хламом, скрученный коричневый ковер в углу, коробки, перемотанные скотчем. По всей видимости, подвал располагался под всем домом. Большое пространство разделяли несколько бетонных балок. На одной из полок стояли банки с соленьями, покрытые изнутри сизой плесенью. На полу валялся велосипед без заднего колеса. Я нагнулся и провел пальцами по раме: темно-зеленая краска облупилась. Слева от меня лежали пустые пластиковые бутылки, коробки с грудой одежды. Я разглядел старинную швейную машинку. Книги без обложек с пожелтевшими и оборванными страницами. Запчасти для мотора.

Каждая вещь в подвале свидетельствовала о том, что сюда давно не ступала нога хозяина дома. Или хозяйки. Я пытался нарисовать себе ее образ, но все мысли разлетались, как летучие мыши при вспышке света. Темный подвал стал склепом для забытых, никому не нужных вещей. Может быть, их оставили здесь намеренно. Я посветил телефоном на открытую коробку и достал из нее грязную куклу: карие глаза, когда-то способные смыкать пластиковые веки, залипли в глазницах: один глаз был полностью закрыт, второй – полуоткрыт и украшен жесткими ресницами с наростами пыли. Одним темным глазом кукла внимательно смотрела на меня. Рыжие волосы, сбившиеся в клок, застыли в одном положении. Изъеденное молью платье теперь напоминало половую тряпку. Я закрыл кукле глаз, словно давая последний покой, и положил ее обратно в коробку. Этот жест невольно напомнил мне церемонию погребения. Когда-то куклу любили, расчесывали рыжие локоны, переодевали наряды и поили чаем из игрушечной чашки. Сейчас же кукла не нужна даже крысам. Несправедливо, а справедливо, по уверению моей мамы, вообще не бывает.

«Всегда проще свалить ответственность на кого-то другого».