Тот момент

— Привет, Финн. Как дела? — Рэйчел с такой силой сжимает меня в объятиях, что на миг я не могу дышать, не то что говорить. Пожалуй, это и к лучшему, ведь я до сих пор не придумал, что отвечать на этот вопрос.

— Зайди на секунду, — предлагает она. — Лотти еще не готова, ты же ее знаешь. Ума не приложу, в кого она пошла.

Рэйчел улыбается собственной шутке и ведет меня в дом. В нем всего четыре комнаты, две наверху, две внизу, если не считать ванной, но она такая крохотная, что можно и не считать.

Лотти стремглав сбегает по лестнице.

— Привет, Финн. Рэйчел, я испачкала зубной пастой школьные брюки.

Лотти всегда зовет свою маму по имени. Начала еще лет в семь, когда хотела казаться взрослее. Как по мне, ничего взрослого тут нет, просто странно как-то. Словно Лотти забыла, кто она. Но впервые в жизни я рад ее привычке, потому что слово «мама» навевает грусть.

— Ну переодеваться уже некогда, — отвечает Рэйчел. — Мы же не хотим, чтобы Финн из-за нас опоздал.

Лотти смотрит на меня, словно внезапно вспоминает, почему я вообще здесь, и подхватывает ранец.

— Ладно, пошли, — заявляет она, вытирая еще влажную пасту рукой, отчего пятно становится еще хуже.

— Сменка, — напоминаю я.

— Точно, — спохватывается Лотти и бежит наверх.

— Что бы она без тебя делала? — улыбается Рэйчел, а мне снова становится грустно.

В сентябре мы с Лотти будем в разных школах, и у меня вообще не останется друзей. Папа говорит, я заведу новых, но не понимает, что с такими, как я, мальчики не водятся. Лотти моя подруга лишь потому, что не похожа на прочих девочек. И каковы шансы, что в новой школе найдется такая же? Да нулевые.

Лотти возвращается со сменкой, и мы загружаемся на заднее сиденье машины ее мамы.

— Мне нравится твой новый рюкзак, — сообщает подруга.

— А мне — нет. Его папа купил.

Замечаю, как Рэйчел смотрит на меня в зеркало заднего вида.

— Ну и ладно, — отвечает Лотти. — Ты терпеть не можешь физкультуру, чего б не носить сменку к ней в рюкзаке, который тебе не нравится?

Я слегка улыбаюсь. Впервые за долгое время.

Приезжаем мы перед самым звонком. Миссис Керриган стоит у ворот, улыбается мне и говорит: «Доброе утро, Финн, так здорово снова тебя видеть», только голос у нее какой-то странный, и слово «тебя» получилось едва слышным, но, кажется, именно его она пыталась сказать.

Все дети на меня пялятся, как я и предполагал, но, что странно, обычных гадостей никто не говорит. Райан Дэнжерфилд смотрит на меня… и отводит глаза. Джейден Мак-Гриви не сияет привычной ухмылкой. Даже Тайлер Джонсон не пытается сочинить какую-нибудь пакость. Это меня добивает. Все вокруг становится размытым. Лотти встает рядом со мной, в конце ряда девочек, берет меня за руку и тянет в нужном направлении. Словно я слепой, но собаку-поводыря мне еще пока не выделили.

Так проходит все утро. Никто не дразнится, не корчит рожи, пока учительница не видит. И мне тошно, потому что я постоянно вспоминаю, отчего же случилась такая перемена.

На перемене подходит миссис Рэтклифф, сияя улыбкой и звеня браслетами.

— Здравствуй, Финн. Миссис Керриган говорит, ты сегодня утром отлично себя показал. Думаю, к концу недели сможешь завоевать награду.

Смотрю на нее, на эту глупую улыбку и дурацкие браслеты. Как она не понимает: худшее, что может со мной произойти, — это если на очередном собрании меня опять вызовут стоять перед всем классом.

После ланча мы переодеваемся на физкультуру. Никто не смеется над моими бледными тощими ногами, не шлет в раздевалку к девочкам, потому что мне явно место там. Я столько времени мечтал, чтобы меня перестали дразнить, но стало только хуже.

По плану у нас командные игры. Терпеть их не могу, потому что не умею бегать, прыгать, пинать или ловить мяч — в общем, все то, что нужно делать в процессе. Обычно все стонут, если я попадаю в их команду, но сегодня никто не издает ни звука.

Через несколько минут после начала игры я оказываюсь на полу в нейтральной зоне, а остальные на скамейках запасных, и Льюис Р. на секунду забывается и специально бросает мяч прямо в меня. Тот сильно бьет меня по руке, ребята начинают смеяться, но потом спохватываются и замолкают, хотя миссис Керриган даже ничего не говорит. И я ненавижу их молчание даже больше, чем когда-то ненавидел их смех.

Едва сев в машину к папе, я задаю вопрос. Много о ней думал. О том, как она была ко мне добра. Иногда я до сих пор ощущаю ее объятия.

— Можно повидаться с овечьей дамой?

Папа непонимающе хмурится.

— С кем?

— С дамой в овечьем фартуке. Той, что присматривала за мной, пока ты туда не приехал.

Он вспоминает.

— Серьезно? Ты уверен?

— Да. Можно она придет к нам на чай? Она же дала тебе свой номер на случай, если еще когда-нибудь понадобится помощь.

На миг отец задумывается. Обычно он бы отказал. Но ничего обычного в нашей жизни больше нет. И мы оба это знаем.

— Давай я ей позвоню и спрошу, — отвечает он.

После. 2. Каз

Просыпаюсь от чьих-то криков по соседству. К людям этажом выше и за стенкой кухни я привыкла, а вот к круглосуточному шуму хостела — нет.