Тот, кто ждёт

— Это место, где живут те, кто ждут, — те, кто когда-то были живыми, а теперь только ждут и ждут, — отвечаю я, дотрагиваясь до его руки.

Полуденный зной. Песок горит как огонь, корабль пылает серебристым пламенем, жара мне приятна. Я слышу шум собственных шагов по жесткому песку, звуки ветра, гуляющего по палимым солнцем долинам. Улавливаю запах: обшивка ракеты кипит под солнцем. Стою прямо под выходным люком.

— Где Риджент? — спрашивает кто-то.

Отвечаю:

— Я видел его у колодца.

Один человек бежит к колодцу. Я начинаю дрожать. Я дрожу прекрасной трепетной дрожью, исходящей откуда-то из глубины, дрожь становится все сильнее. И в первый раз я слышу его — голос, доносящийся, как из колодца, из глубины, — тонкий и испуганный голос: Отпусти меня, отпусти! Я чувствую: что-то пытается высвободиться, хлопает дверьми в лабиринте ходов, бросается темными коридорами вниз и вверх, кричит и отзывается на собственный крик.

— Риджент упал в колодец!

Люди бегут, все пятеро! Я бегу вместе с ними, мне становится плохо, дрожь переходит в яростное биение.

— Он сорвался в него! Джонс, ты был с ним! Ты видел, что произошло? Джонс! Ну, говори же, Джонс!

— Джонс, что с тобой?

Я падаю на колени, дрожь совсем меня доконала.

— Ему плохо! Сюда! Помогите приподнять!

— Это все солнце.

— Нет, это не солнце, — бормочу я.

Меня укладывают на песке, судороги прокатываются по моему телу волнами, как землетрясения, голос из глубины кричит: Это Джон с, это я, это не он, не он, не верьте ему, выпустите меня, вы пустите! Я вижу согнувшиеся надо мной фигуры, мои веки трепещут, открываются и закрываются. Люди щупают запястье моей руки.

— Сердце останавливается.

Закрываю глаза. Крики замирают. Дрожь прекращается.

И я взмываю вверх, как в холодном колодце, я снова свободен.

— Он умер, — говорит кто-то.

— Джонс умер.

— От чего?

— Кажется, от шока.

— От какого еще шока? — спрашиваю я. Теперь мое имя Сешенз, мои губы движутся твердо и решительно, я — капитан этого корабля, начальник всех этих людей. Я стою среди них и гляжу на остывающее на песке тело. Потом вдруг хватаюсь руками за голову.

— Что случилось, капитан?

— Ничего! — говорю я. — Заболела голова. Сейчас приду в норму. Ну вот, — шепчу я, — все снова нормально.

— Вы бы сошли с солнцепека, сэр!

— Да, — соглашаюсь я, глядя на лежащего Джонса. — Нам не следовало сюда прилетать. Марс отторгает нас.

Мы относим тело в ракету, и тут же какой-то новый голос из глубины снова взывает, чтобы его отпустили.

— На помощь! На помощь! — доносится из влажных внутренностей моего тела. — На помощь! — отдается эхом и прокатывается по кроваво-красным сосудам.

На этот раз дрожь охватывает меня гораздо раньше. И мне труднее сдерживать ее.

— Капитан, вы бы лучше сошли с солнца! У вас нездоровый вид, сэр!

— Хорошо! — говорю я и выкрикиваю: — На помощь!

— Что вы сказали, сэр?

— Я ничего не говорил.

— Вы сказали: «На помощь», сэр!

— В самом деле, Мэтьюз? Я в самом деле это сказал?

Меня укладывают в тень, отбрасываемую кораблем: внутри, в глубоких катакомбах скелета, в темно-красных приливах крови кто-то кричит, мои руки дергаются, иссушенный рот раскалывается надвое, ноздри расширяются, глаза выкатываются из орбит. На помощь! Помогите! Помогите! Выпустите меня! Нет, нет, не надо!

— Не надо! — повторяю я.

— О чем вы, сэр?

— Не обращай внимания! — говорю я. — Я должен освободиться, — и я зажимаю рот рукой.

— Сэр, что с вами происходит? — настойчиво кричит Мэтьюз. Я кричу им:

— Все на корабль! Все, все! Возвращайтесь на Землю! Немедленно!

В руке у меня пистолет. Я поднимаю его.

— Не стреляйте!

Взрыв! Мельтешение теней. Крик оборван. Свистящий звук падения.

Через десять тысяч лет. Как хорошо умереть. Как хороша внезапная прохлада, расслабленность. Я как рука, влитая в перчатку, восхитительно прохладную перчатку в раскаленном песке. Как прекрасен всеобъемлющий черный покой забвения! Однако медлить нельзя.

Треск, щелчок!

— Боже мой, он застрелился! — кричу я, открывая глаза. Капитан сидит, прислонившись к борту, его череп расколот пулей, глаза расширены, язык высунут меж двумя рядами белых зубов. Из головы хлещет кровь. Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до него.

— Глупец, — говорю я. — Зачем он это сделал?

Люди в ужасе. Они стоят над двумя трупами и вертят головами, озираясь на марсианские пески и отдаленный колодец, в глубоких водах которого колышется тело Риджента. С пересохших губ срываются хрипы и всхлипы — они как дети, не принимающие страшного сна.

Люди поворачиваются ко мне.

После паузы один говорит:

— Теперь, Мэтьюз, капитан — ты.

— Знаю, — неторопливо отвечаю я.

— Нас осталось всего шестеро.

— Боже, все случилось так быстро!

— Я не хочу этого! Нужно немедленно убираться!

Люди раскричались. Я подхожу к каждому и дотрагиваюсь на этот раз моя уверенность глубока, она просто поет от восторга.

— Слушайте! — говорю я и дотрагиваюсь до их локтей, рук, ладоней.

Мы все смолкаем.

Мы — вместе, мы — одно.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет! — кричат внутренние голоса из глубины, из узилищ их тел.