Тот, кто умрет последним

Джек сделал шаг вперед и вздрогнул, наступив на запищавшую под его ногой кошачью игрушку. Он нервно засмеялся, но Рене не обратила на это внимания. Она внезапно перестала реагировать на звуки, запахи, предметы – на все, кроме прошлого, встретиться с которым пришла сюда. Джек тоже почувствовал, что настроение у него изменилось. Ни шуточек, ни игривых улыбок, ни нарочитых способов снять напряжение от пришедших на память трагических событий, от того кошмарного преступления, которое случилось здесь, в этом доме, привело к гибели ребенка и коренным образом изменило жизнь молодой матери.

– Ей было двадцать четыре года, когда это произошло. – Голос Рене дрогнул.

Джек стоял, ощущая, как кровь пульсирует в его висках. Двадцать четыре. Могли он вспомнить, как чувствует себя человек, когда ему всего двадцать четыре года? Мог ли вообще представить себе такую молодую женщину с четырехлетней дочерью, совершенно разорившуюся, работающую по ночам в заведении «Хуттер», и ее мужа, который работает в двух местах, чтобы держать семью хоть отчасти на плаву? Разве это та жизнь принцессы, о которой Салли мечтала в детстве? Та самая жизнь, когда ей шесть раз в неделю приходилось возвращаться домой пропахшей сигаретным дымом и пивом. Когда она была вынуждена чрезмерно подчеркивать гримом красоту своего лица, надевать плотно облегающую тело кофточку, чтобы под ней были видны торчащие соски, и носить нейлоновые шорты, напоминающие узкие бикини. И все это только потому, что если бы она одевалась как обыкновенная женщина, то потеряла бы несколько долларов чаевых. А был ли во взрослой жизни Салли счастливый период? Понимала ли Салли, что ее никудышная жизнь не так уж плоха и могла бы быть значительно хуже, поскольку настоящий кошмар был еще только впереди?

– Кажется, идти дальше одна я не смогу, – призналась Рене.

Джек, не отдавая себе отчета в том, что делает, взял ее за руку, и они вместе двинулись по темному коридору. Шли они медленно, и под их ногами скрипели половицы террасы – скрип, скрип, скрип, – словно они отсчитывали время в обратном направлении, время их ухода в чудовищный мрак прошлого. Джек не тянул Рене вперед. Наконец Рене остановилась у открытой двери в ванную комнату.

Джек был рядом и включил свет, что позволило осмотреть внутреннюю часть помещения. На крышке унитаза сидела кошка, словно ожидая возможности напиться, потом она убежала. На раковине была широкая полоса ржавчины, а белую часть керамики покрывала плесень. Зеркало на шкафчике для лекарств прорезала глубокая трещина. Прямо напротив ванной комнаты была дверь, вероятно, ведущая во внутренний дворик.

– Вот откуда он проник в дом, – сказала Рене.

– Через окна с жалюзи?

Она кивнула. Он просунул руку сквозь жалюзи и открыл замок, повернув круглую ручку.

Джек посмотрел на замок, представил себе, как поворачивается ручка, и подумал о том, что делали Салли и маленькая Кэтрин, когда появился незнакомец. Интересно, о чем думал этот монстр, когда закрыл за собой дверь, вошел в дом и направился к спальне? Дрожал ли он или, возбужденный сексуально, ничего не боялся? А может быть, он по-настоящему трусил, той болезненной трусостью социально опасного человека, которая не шла ни в какое сравнение с бесконечными часами его извращенных фантазий, боязнью того, что все его планы и надежды окажутся несбыточными? Ведь его не удовлетворит ни власть над девочкой, ни над ее матерью, вызывающей у него вожделение, ни то, что он может делать с ними все, что захочет.

Рене прошла мимо раковины и остановилась в немом изумлении.