Тот, кто стреляет первым

– У меня нет никаких доку…

– У вас никогда ничего нет, когда попадаете к нам! Воинское звание?

– Я не служил.

– Прячешься за спинами других? Не мужик! Расстрелять! А ты кто такая? Кто послал к нам?

– Никто, я…

– Молчать! Домашний адрес?! Сколько за тебя заплатят?

– Мы вдвоем с мамой, у нас нет де…

– Плохо. Тогда нам нет смысла с тобой возиться – расстрелять! Следующих!

– С тобой ехал раненый контрразведчик. Вы из одной группы?

– Мы просто подобрали его по дороге…

– С оружием? А ты что, не знаешь, что обращаться с вами в таком случае будут как с вооруженным противником?

– Да она снайперша!

– Сколько наших людей убила?

– Я не…

– А это мы сейчас посмотрим. Держи автомат.

– Я не…

– Держи, я сказал!

– Я не беру в руки оружие. Я не снайпер. Дайте мне связаться с моим начальством.

– Твой начальник сидит на Лубянке?

– Да как вы не поймете…

– Понимать будешь ты. В яму ее. В крайнюю, с водой и змеями, пока не заговорит.

Девицу поднимают с колен. Спортивные брюки, по моде еле державшиеся на бедрах, спадают гармошкой к кроссовкам, и девчонка приседает, скрывая наготу. Попытки подскрести одежду занемевшими пальчиками придавливаю коленом в спину: замри и подумай, в какой экипировке нужно ездить на войну. Цыкнул на бойцов – не цирк, хотя и смешно! Кинжалом поддеваю пластмассовый жгутик на запястьях: а вот теперь, после учебы, приводи себя в порядок, модница. Сушек, даже завалящих, больше нет, так что успокаивать не буду. Лишь толкаю поддерживающую брюки пленницу за кирпичную кладку рядом с капониром. Там трупиками лежит, глядя по моему совету в начинающееся раскаляться небо, первая расстрельная парочка. Наверное, никто ни среди моих подчиненных, ни тем более среди заложников не поверит в то, что мне искренне жаль их всех, попавших в наши сети. В мои руки! Еще мать говорила, что я слишком добрый для войны и потому до высоких чинов не дослужусь…

Но пока мне хватает полковничьих погон, пусть и скрытых под лямками разгрузки, а более всего власти над предгорьем, над этим утром, над людьми, для которых я и царь, и Бог, и воинский начальник. И кто бы ни был среди студентов на кого-то похож, я доделаю до конца то, под чем подписывался. А про слова матери догадываться никому не позволю.

– Следующих!

Опережая заложников, торопится мой помощник Наум с листком бумаги:

– Нам тут срочная телефонограмма из Москвы.

Ненавижу срочные просьбы из Москвы!

4.

В лагерь возвращаемся к обеду. Едем всем скопом – и захватчики, и заложники в пыльном, скрипящем «жуке». Показывается новенький колодец, народ в автобусе начинает облизывать сухие губы, но разрешения на остановку не даю.

Идущий с огорода старик с детской коляской сходит на обочину, и это правильно: главной является та дорога, по которой едет танк. Или хотя бы автобус с бойцами спецназа. Плохо, конечно, что мы стреляем на сельских задворках, но не инопланетяне же бегают здесь по горам, отец, все свои… Так что и отвечать за местный бедлам нам всем вместе, несмотря на заверения политиков, будто человек с ружьем национальности не имеет. Если чукчи и ненцы у себя не бегают, про них ведь и не говорим!

– Головы ниже! Ниже, я сказал! – вдруг рычит мой заместитель команду, с которой гоняли студентов по буеракам все утро.

Заложники улыбаются возможности не выполнять ее, а девичий голосок с заднего ряда игриво вопрошает:

– А кто из вас хотел взять меня пятой женой в свой гарем? Пообещал – женись!

Голову смущенно опускает снайпер, сидевший на ступеньках автобуса в обнимку с винтовкой – на данный момент со своей первой, единственной, самой верной и любимой женой. Под глазом синяк, значит, боец молодой: «снайперка» дает сильную отдачу и те, кто не приноровился к ее норову, обречены на «фонари». Все как в семейной жизни…

– А меня все время кто-то за грудь хватал, – счастливо ябедничает еще кто-то.

– Руку запомнила?

– Так можно проверить – пусть каждый из бойцов опять приложится…

Боясь разоблачения и этим выдавая себя с потрохами, руку под разгрузку прячет качающийся незыблемой скалой в проходе автобуса сержант.

Своих бойцов я едва знаю в лицо, не то что по именам. На мое знакомство с ними определили сутки, и все имевшееся в распоряжении время потратил на тренировки: и чтобы довести молодежь до грани выживания, и исключить травмы. Я же говорю, что добрый. Вернее, мать говорила, а я теперь вынужден не подводить ее. Но звездочки-то на погонах настоящие, а на орденских планках боевые, а не юбилейные награды.

– Надо взять заложников, – месяц назад попросил меня в Москве в вальяжном, дорогущем кафе Дома журналистов седой поджарый мужчина. Он, конечно, представился, но если сразу не повторишь имя собеседника, оно растворяется в сотне иных случайных знакомств. Тем более дружбы водить с ним не собирался.

– Мы заплатим, – поспешил заверить Наум.

А вот его запомнил, потому что себя он назвал трижды – и отдельно имя, и с отчеством, и с фамилией, и должностью, давая право называть себя на любой манер.