Тот, кто стреляет первым

– Мужики! Сливы не нужны? – раздалось за спиной у приезжих. – Возьмите. А то у меня свиней нет, скормить некому. Пропадут.

Два ведерка желтых, готовых от одного прикосновения брызнуть соком слив предлагал тщедушный мужичок-старик. Он был минимум трижды не брит, майку прикрывал скособоченный плащ, но исцарапанные колючками пальцы цепко держали ведра.

– Всего-то за 50 рублей. – Уличного торговца привлекли, скорее всего, столичные костюмы и галстуки потенциальных покупателей. Москвичи для Суземки виделись людьми добрыми: за 50 рублей они могут проехать лишь один раз на метро, а тут – два ведра слив, выращиваемых целый год. Выгоднейшая сделка, кто понимает хоть что-то в торговле.

Но она даже добрым москвичам была неинтересна, но, затягивая паузу, мужик переключился на двух кошек, бредущих вдоль забора:

– О, две варежки идут. Одна будет черная, другая рыжая… А навоз у Клавки не берите. Кто берет – потом пять лет вообще на огороде ничего не растет. Даже бурьян. Выжигает. Во питание…

– Васька, не морочь людям голову. – Вслед за кошками шла аккуратно одетая старушка-гимназистка с прутиком, которым, как гусей, направляла их домой. – Иди приведи себя в порядок.

– Э-э, – возразил ей с улыбкой мужичок. – В человеке главное – внутренний мир!

Дождавшись, когда наставница унесет на голове на достаточное расстояние корону из накладной косы, поведал:

– Теща. Бывшая. Собаку облей в мороз водой – околеет. А эта каждую зиму в прорубь – и опять хрен да ни хрена, ходит поучает. Так как насчет слив-то?

Времени на пустые разговоры у друзей не оставалось, солнце клонилось к закату, но Васька не отставал, пошел за ними и к машине. Оглядел ее критически, хотя и не без зависти. Нарисовал пальцем рожицу на запыленном капоте.

– А у меня тоже… велосипед… был. Иномарка. Угнали. На двух колесах вообще-то летает душа, а на четырех возится бренное тело, – с чувством превосходства дорисовал рожице усы.

– Только вот все, что между ног, – не транспорт, – не согласился быть мальчиком для битья Сергей, купивший джип лишь месяц назад. Кивнул на сливы, попробовав выехать на старой шутке: – 150 граммов в кулек.

Мужичок несколько секунд в прищур глядел на шутника, оценивая степень оскорбления, потом медленно, не спуская с него взгляда, высыпал сливы под колесо.

– Если думаешь, что я тебе трусы на веревочке, то глубоко ошибаешься.

Усмехнулся и пошел вдоль забора, тарахтя пустыми ведрами как трещотками по штакетнику.

Кречет стукнул по лбу нарисованному человечку. Сергей проверил ударом ноги накачку шин. Молча влезли в машину, Дима включил радио. Москва, как болтливая баба, взахлеб рассказывала о себе в новостях, и единственное, что ее заглушало, так это трещотка Василя. Юмор – он такой, он обжигающий, как сковорода без ручки. Собственно, человеку и даны два уха и только один рот для того, чтобы больше слушать и меньше болтать.

– Поехали, – принял на себя командование Кречет: старшим машины среди военных является тот, кто сидит справа от водителя.

Стараясь не раздавить сливы, Сергей развернул машину, выставив ее широкую морду к лесу, поглотившему разноцветный мотоцикл. Зеленая стрелка на экране навигатора уткнулась тоже туда, в извилистую лесную дорогу, которая и обещала вывести путников к нужной деревеньке. Баба Зоя, должно быть, уже заждалась заказанного замка…

Проплыли галки, расхаживавшие вдоль дороги в ожидании добычи вальяжными гаишниками, склонившиеся до пыли слоновьи уши лопухов. Москва в эфире продолжала сплетничать, но уже про Питер. Рекламный щит, увешанный, как грудь маршала, бесчисленными наградами, призвал вернуться и купить новые окна для счастья на улице Коммунистической. Но нарисованный усатый человечек понесся на капоте вперед, словно желая оставить как можно дальше брошенные хозяином сливы.

Дом бабы Зои даже не искали – первый слева на центральной улице, в голубой цвет выкрашенный. Приставленная к калитке палка извещала об отсутствии хозяйки, зато на шум мотора примчалась на трех лапах утыканная репейником псина. Присела чуть поодаль, выхлопывая смиренными глазами милосердие. Поймав на лету кусок колбасы, вмиг забыла об интеллигентности и принялась давиться деликатесом, гневно прорычав даже на тяжело прожужжавшую рядом муху.

– Я туточки, тута я, – прозвучало от дома напротив.

Раздвигая заросли мальвы около палисадника, к гостям зашмыгала в галошах на вязаные носки бабуля. Сил хватило дойти до середины дороги, на разметке из бараньего гороха оперлась о палку отдышаться. Подавшегося на помощь Сергея остановила издали: сама, не волнуйся сердцем впустую.

– Разогналась идти, а ноженьки меня не слышат, – оправдалась подойдя. Порванное сбоку платье перетащила вперед, спрятала дырку под фартуком. – Да еще утром для смеха тяпкой по ноге лузганула… Ну, здравствуйте! С приездом. Я соседка, баба Сима.

Указала палкой на голубой дом:

– Это я калитку подперла от Кузьмы, шляется по дворам, как будто он всюду один хозяин, – замахнулась на собачку, прыгающую следом. Вместо звонка постучала палкой по забору: – Зойка. Встречай гостей! Идите смелее, ждет с утра.