Эдвард. Полюбуйтесь на него. Дрыхнет, как здоровенное дитя. Сопит себе в пелёнку. Капризничать стал меньше. Видать, зубки уже прорезались.
Адам.
Эдвард. Вам — ваша вера, мне — моя вера? Коран?
Избави нас от уверовавших в непогрешимость свою. Непогрешимость во имя Господа, немилостивого и немилосердного, ибо подобен он им в вечной непогрешимости. Я уже видел всё это дома. Как перепуганные засранцы, задыхаясь от страха, готовятся совершить жертвоприношение. Их дело правое, а если неправое — помоги им, Господи. А если их дело правое — Господи, помоги нам. Как устроен мир — вот чего я боюсь, ибо судьба моя — бояться, сказал слепой, когда трахал собственную мать.
Адам. Надеюсь, ей понравилось.
Эдвард. Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!
Адам. А если он не такой?
Эдвард. Значит, не такой.
Адам. Как же нам тогда быть?
Как нам быть?
Эдвард. Оставаться мужчинами.
Адам. И что?
Эдвард. Идти навстречу судьбе.
Адам. А потом?
Эдвард. Бросить ей вызов. Бросить им вызов. Сражаться с ними. Не выказывать перед ними боли.
Адам. Никогда.
Эдвард. Никогда.
Адам. Первое, что стало сводить меня здесь с ума, то, что никогда не знаешь, день сейчас или ночь. По-моему, ночь.
Эдвард. Так и есть.
Адам. Ты боишься темноты?
Эдвард. В этой комнате всегда темно. Во тьме я чувствую, как враг окружает меня. Прислушивается, ждёт, что я сломаюсь, заплачу. Они думают, я в их власти. Да, мы в их власти, все трое. Им решать, жить нам или умереть. От них зависит. Но кое-что зависит и от меня. От меня одного. Из-за того, что со мной сделали, я что, перестал быть мужчиной? Не перестал. Это они, заперев меня здесь, перестали быть мужчинами. Не важно, ради чего они это делают, они всё равно уже не мужчины. Я вот что хочу сказать: я лучше любого из них — я не стал бы вот так их мучить. Это мой выбор. Они поступают, как им прикажут. Я поступаю по собственному выбору. В цепях, у всех на виду, но в пух и прах пока что не разбитый. Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного.
Адам. Все мы в их власти.
Эдвард. От нас зависит.
Адам. Судьба?
Эдвард. Соберись, тебе говорят. Соберись.
Адам. Ты присмотришь за Майклом? Он боится всё больше и больше.
Эдвард. Он учится драться за свой угол.
Адам. Не получится у него.
Эдвард. Думаешь, он правда был женат? Что жена в нём нашла?
Адам. Что твоя жена в тебе нашла?
Эдвард. Побольше, чем глоток воды, уж поверь мне.
Адам. Ты ему нужен.
Эдвард. Всё, хватит болтать. Что ты ведёшь себя, как будто уже не здесь? Выкинь эту дурь из головы. Ты всё ещё ценный товар. Мы их призовые тёлки. А тёлок выставляют напоказ одних и тех же. И будь в одном уверен. Если эти ребята тебя порешат, я не заставлю себя ждать у жемчужных врат. Если я останусь один с Майклом, я сам себя порешу.
Адам. Покончишь с собой? Ты? Никогда.
Эдвард. Плохо ты меня знаешь. Ты же ни разу не был на собрании союза журналистов. Самая медленная из всех известных форма самоубийства.
Майкл. Вы говорите о самоубийстве?
Эдвард. Ты не спал, что ли, паскуда?
Майкл. Только что проснулся. Вы что-то говорили о самоубийстве?
Адам. А ты не пытался?
Майкл. После смерти Ниты я, конечно, думал об этом. Она меня отговорила.
Эдвард. Призрак её приходил?
Майкл. Не городи ерунды. Нет на свете никаких призраков. Я просто представил себе, что говорю с ней. Она, как всегда, дала мне прекрасный совет. Я ему последовал.
Адам. И какой совет?
Майкл. Сделать грушевый пирог. Она обожала мой грушевый пирог.
Эдвард. Если я ещё хоть слово услышу про этот сраный грушевый пирог…
Майкл. Вот честно, у ирландцев такой очаровательный акцент, но своей грубостью они сводят на нет всё очарование. Иначе я мог бы сказать, что у них самый прекрасный диалект в английском языке.
Эдвард. Диалект?