Тот, кто ловит мотыльков

Она замолчала, кажется, пожалев о том, что начала говорить.

– Не пойму чего? – спросила Маша, со спокойным интересом глядя на нее. – Может быть, вы скажете, а я постараюсь понять?

Беломестова усмехнулась, словно говоря: постараться-то ты, может, и постараешься, да что толку.

– Ксения – это часть Таволги, – медленно, неохотно сказала она. – Да что там: она уже и есть Таволга. Вот так получилось. Не местным это сложно объяснить. Да и зачем?.. В чужих объяснениях никакого толку нет. Польза бывает только от тех мыслей, до которых сам додумался. – Она легонько постучала указательным пальцем по виску. – У нас тут, если со стороны поглядеть, жизнь не очень веселая и интересная. Скудная. Тяжелая. Не совсем нормальная. Но для девочки – самая подходящая. Ты думаешь, у Тамары странностей мало?

Маша так вовсе не думала. Она считала, что Тамара – одна большая странность, и передать ей девочку, точно надоевшую собачонку, могла только бессовестная и совершенно равнодушная к ребенку мать. Но Полина Ильинична не обратила на ее протестующий жест внимания.

– Что в малом, что в большом, у нее все по-своему, – продолжала она. – Еду в пластиковую миску не положи – только в стекло. Пустой чайник с плиты не сними: сначала долей туда хоть немного воды. Дверь левой рукой не закрой. К колодцу без нужного слова не подойди. – Она понемногу распалялась. Голос ее повысился. Маша поняла, что при желании Беломестова может говорить оглушительно громко. – К соседям без подношения не зайди. Лук без поцелуев над грядкой не сажай!

– Каких поцелуев? – не удержалась Маша.

Беломестова раздраженно отмахнулась.

– Если хочешь, чтобы лук хорошо рос, две бабы должны поцеловаться с разных сторон над грядкой. Мало ли глупостей! И всем им Тома следует, как праведник – Библии. Женщина она упорная, даже, я бы сказала, упертая. Ее не сдвинуть. Если что-то задумала, обязательно выполнит.

Она заметила, что Маша изменилась в лице, и спохватилась:

– Что-то я тебе наговорила ерунды. Ты не подумай, к тебе это не относится. Я не о том хотела… А о чем? – Она поднесла ладонь ко лбу, прикрыла глаза. – Ах да! Про Ксюшу. Кстати, Ксюшей ее тоже нельзя называть, с именем у Томы свои заморочки… Ну, не важно. У нас здесь все по-своему, – как-то скомканно завершила она. – Для нас то, как мы живем, – это самое правильное.

– Это если бы у вас был выбор, – тихо возразила Маша. Не стоило этого делать, не стоило вообще ввязываться в этот разговор, но в последних словах Беломестовой прозвучало что-то вроде вызова, и она его приняла. – Ваш таволжанский патриотизм – это, по-моему, форма смирения.

Полина Ильинична усмехнулась.

– Хочешь сказать, сбежать отсюда мы не можем и, чтоб не повеситься с тоски, придумали, что нас все устраивает?

– Не так прямолинейно.

– Ошибаешься.

– Может, и ошибаюсь, – покладисто согласилась Маша. – Вы правы, я ведь и в самом деле о вас ничего не знаю. Я только не понимаю: вы, с одной стороны, переживаете за вашу Таволгу. С другой стороны, никого не подпускаете близко. Дачников, например.

– Дачники у нас не приживаются.

– А как же Татьяна?

– Это другое, – отрезала Беломестова. – Земля и дом к ней перешли по наследству. И тихая она, своя.

– А дачники что же – чужие? – спросила Маша, ловя себя на том, что начинает раздражаться. Любой разговор со старостой рано или поздно соскакивал на одну и ту же тему чужеродности. Как будто, стоя на тонущем плоту, Беломестова придирчиво рассматривала протянутые к ней руки помощи и отвергала одну за другой, не переставая произносить речей о том, как крепки и хороши бревна, из которых сколочен плот.

– Дачники – чужие, – спокойно подтвердила Полина Ильинична.

– С дачниками здесь будет лучше, – упрямо сказала Маша.

– Нам не надо как лучше. Нам надо как всегда.

Маша замолчала, вглядываясь в невозмутимое моложавое лицо.

«Нам не надо лучше. Нам надо как всегда».

– Вы поэтому не хотите восстанавливать церковь? – догадалась она.

Беломестова страдальчески поморщилась.

– Церковь… Да не нужна она здесь. Отец Симеон это от большой гордыни затеял, а Аметистов – от жадности. Им ни до нас дела нет, ни до Бога. Ты посмотри вокруг – кто в ней будет молиться? Две бабки да три калеки?

Она отодвинула чашку и замолчала. Маша, чуткая к изменениям настроения собеседника, поняла, что аудиенция закончена, и поднялась.

– Спасибо, что поговорили со мной, Полина Ильинична.

– Что ты! Заходи по любой нужде.

Маша хотела спросить о цветущей герани в доме покойницы, но в последнюю секунду что-то заставило ее удержаться. Макар Илюшин часто повторял, что любая информация имеет ценность, и делиться ею необдуманно – поступок как минимум опрометчивый. Маша отлично понимала, что «опрометчивость» в данном случае не что иное, как эвфемизм глупости. Она вспомнила Макара – и промолчала, хотя в глубине души тихий голос шепнул, что она совершает ошибку.

Глава 5. Макар Илюшин и Сергей Бабкин

1