Тот, кто ловит мотыльков

Одежда на старухе болталась как на вешалке. Совсем мало было Тамары Михайловны под этой розовой китайской футболкой, российской мохеровой кофтой и тренировочными штанами неизвестного происхождения, на которых было неубедительно вышито во всю штанину: «LITVA». Маше на секунду показалось даже, что если раздеть Пахомову, под этими тряпками не окажется ровным счетом ничего. Пустота. Как в детстве, когда разбираешь капустный кочанчик, листик за листиком, надеясь обнаружить в его сердцевине что-то секретное, но не находишь даже жучка.

Меднолицая остроносая старуха глядела на гостью не мигая.

– Я принесла мелки для Ксении, Тамара Михайловна. Она на днях упомянула, что хочет поучиться рисовать.

Маша протянула коробку с пастелью.

Пахомова выудила из кармана кофты очки, нацепила на нос и, перегнувшись над низким штакетником, пристально рассмотрела коробку.

– А-а, карандашики, – протянула она. – Вот это хорошо. Ксеня порадуется. Спасибо, милая! Сколько я тебе должна?

Она полезла в другой карман, словно собираясь немедленно отсыпать Маше горсть мелочи.

– Что вы, Тамара Михайловна! Это просто так, в подарок!

– Ну хоть цветочков возьми. Да не тех, не выполотых!

Она скрылась во дворе и вскоре вернулась с пучком небольших фиолетовых и розовых астр.

– Красивые какие. Спасибо!

– На здоровье! Ксеня! – вдруг тонко и пронзительно выкрикнула Пахомова. – Ксения! Иди сюда!

В доме прошуршало, но никто не отозвался. Маша взглянула на Тамару Михайловну – слышала ли она этот звук?

– Уроки свои, должно быть, учит, – с осуждением пробормотала Тамара. – Я ей передам твою коробочку, не бойсь.

Маша бережно перехватила цветы под тоненькие ребристые стебли.

– Тамара Михайловна, – небрежно спросила она, будто только что вспомнив, – а кто жил в пятнадцатом доме на Школьной?

Тамара задумчиво пожевала сухими губами.

– Дай-ка сообразить… В пятнадцатом, пятнадцатом… Это какой же?

– Третий за поворотом. Перед ним ещё бузина старая.

– А, бузина! Марина Мякинина там жила.

«Мариша»!

– Где она сейчас? – спросила Маша.

– Марина-то? Померла она. В прошлом году померла.

Маша поблагодарила и отошла, но от дороги снова вернулась к палисаднику.

– Тамара Михайловна!

– Ась?

– А как она выглядела? Марина Мякинина.

Старуха поправила на голове платок.

– Ну как… Обычно выглядела. Женщина как женщина. Рослая. Молодая. Волосы рыжие, навроде твоих.

8

Вот все и объяснилось, говорила себе Маша на обратном пути. Имена похожие, и волосы рыжие, и возраст близкий – не удивительно, что Колыванов перепутал, он, должно быть, эту Марину-Маришу много раз провожал до дома по стариковской своей галантности. И тут ему снова подворачивается рыжеволосая женщина. Память дала сбой.

Астры покачивали мохнатыми головками в такт ее шагам.

Официальных улиц в Таволге было четыре. Улица Ленина, переименованная в девяностых в Центральную, улица Гагарина – в честь одноименного совхоза. Школу в Таволге построили, но так и не открыли, а длинное одноэтажное здание приспособили под клуб. От него отсчитывала начало Школьная, бывшая Советская. Четвертая же улица была, по сути, нагромождением переулочков, тупиков и проездов на задворках Гагарина и Центральной и носила название Лесная.

Дойдя до развилки Гагарина и Школьной, Маша несколько секунд постояла, раздумывая, а затем свернула на Школьную.

Змеиный ствол бузины перед домом она увидела издалека. В первую секунду ей показалось, что под бузиной кто-то стоит, но она прищурилась – и иллюзия растаяла. Где-то лаял Цыган. Перекрикивались сороки. Шелестела высокая трава. Улица выглядела хоть и пустынной, но безмятежной.

Маша хотела уже возвращаться – зачем она вообще снова явилась сюда? – но какое-то смутное чувство заставило ее подойти ближе. Снова кольнуло едва уловимо: что-то здесь не так.

Она поняла, что именно, когда оказалась прямо перед домом. В щель между досками, которыми были заколочены окна, падал солнечный свет, и в этом свете Маша разглядела слабую зеленую поросль.

В первую минуту она решила, что за то время, что изба стояла бесхозной, пол в доме сгнил, крыша провалилась, и внутри, за этими стенами, которые с улицы казались крепкими, выросли вечные спутники разрушения человеческого жилья – березки. Но потом пригляделась и ахнула.

Никакая это была не березка. Это была герань в горшке, зеленеющая герань.

«Собственно, в этом ведь тоже нет ничего удивительного… – начала было мысленно Маша. – Да, хозяйка умерла, а горшки забыли унести, и за год цветы в них разрослись…»

Она осеклась, поскольку на ум ей пришло очевидное соображение: забытые растения кто-то должен был поливать. Без воды не растет даже очень стойкая герань.

Ржавый навесной замок был похож на дохлую черепаху.

9

Маша приманила Цыгана на вареную индюшатину. Цыган, сообразительное существо, быстро понял, что ему время от времени будут выдавать лакомство, если он последует за этой странной женщиной, и согласился на условия сделки.