Тот, который колеблется

Роджер слез с кузова и сложил цепи у левого заднего колеса, потом огляделся вокруг и увидел шланг, подсоединенный к водопроводному крану, а рядом – большую металлическую банку. Роджер посмотрел в сторону ворот гаража – не видно ли служащего, затем пошел и взял банку, налил в неё на четверть воды и снова вернулся к машине. Ведро он поставил на пол гаража под задним бортом. Из-под переднего сиденья он достал грязную ветошь, с ней вернулся к кузову и опустил ветошь в банку с водой.

Ему здорово повезло: кровь капнула на одну из металлических полос, проложенных по длине кузова, и не попала на деревянный пол кузова. С досок удалить каплю крови было бы непросто. А так достаточно было провести разок мокрой ветошью – и пятна не стало.

Роджер прополоскал тряпку несколько раз. Вряд ли в этой воде можно было сейчас увидеть оттенок красного или даже розового цвета. Роджер вылил воду в отверстие стока рядом с краном и несколько раз ополоснул банку.

Затем он вернулся к машине и поставил цепи.

Она ждала его у аптеки.

Заметила она его сразу, как только он появился из-за угла, и побежала ему навстречу.

– Привет, – сказала она и взяла его под руку. – Опоздал.

– У меня нет часов, – попытался оправдаться Роджер.

– Ничего, ты не очень опоздал. Сейчас только без двадцати. Где ты был?

– Цепи на колеса ставил.

– Хорошее занятие. Этому парню приятнее ставить цепи на колеса, чем побыть со мной.

– Нет, лучше с тобой побыть, Амелия.

– Ты знаешь, временами мне кажется, – с улыбкой заметила ему Амелия, – что у тебя начисто отсутствует чувство юмора.

– Даже намека нет, – ответил Роджер и тоже улыбнулся.

– А ну-ка, посмотри на меня.

Роджер взглянул на Амелию.

– На тебе другое пальто, – доложил он о своих наблюдениях.

– Это у меня лучшее пальто, я надеваю его только в особых случаях. Воротник – из настоящего хорька.

– Как это – хорька?

– Животное такое.

– Знаю, но...

– Близкий родственник крысы. В этом городе миллионы разных крыс. И вот одна из её разновидностей пожертвовала ради меня своей жизнью и стала мехом моего пальто. Ну так как, нравится тебе?

– Потрясающе.

– Вот, смотри. – Амелия расстегнула пальто и распахнула его, разведя борта руками. На ней была черная юбка и черный джемпер с довольно глубоким вырезом. Шею опоясывала ниточка мелкого жемчуга, красиво контрастируя с темной кожей. – Как, завлекает? – с вызовом спросила она.

– Еще как.

– А еще, – промолвила она и подмигнула ему, – там черный лифчик. Мужчинам ведь нравится, если в черном, да?

– Да.

– А теперь, если ты не возражаешь, я застегну пальто, пока не отморозила все на свете. – Амелия запахнула и застегнула пальто. – Брр, руки замерзли. – Амелия сунула левую руку в карман пальто, а пальцы правой переплела с пальцами левой руки Роджера, а затем завела обе руки в карман пальто Роджера. – Вот, хорошо, уютно, тепло. Что-то я все говорю да говорю. Что это со мной?

– Просто я хороший слушатель, поэтому, – ответил Роджер.

– Откуда же это у тебя?

– Потому что дома я все время слушаю и слушаю.

– Кого?

– Мать.

– Ой, эти матери, лучше не говорите. Знал бы ты, сколько нравоучений я выслушала от неё сегодня.

– Насчет чего?

– Насчет тебя, чего ж еще?

– Почему?

– Потому что ты мужчин, белый мужчин. Ты – мистер Чарли, – добавила Амелия и рассмеялась.

– Так вот что означает «мистер Чарли»?

– Ну конечно. Ты и мистер Чарли, и ещё кое-кто, иногда просто мужчин, иногда жулик и проходимец, но всегда белый мужчина. Так что в маминой языке хватает синонимов для тебя.

– Вот это да!

– Продолжалось это часа четыре. Я уж думала, что это она никогда не остановится.

– Поэтому ты и не смогла прийти в половине четвертого?

– Да, поэтому. Она позвала моего брата, чтобы он приехал и поговорил со мной. Он женат, у него двое детей, работает таксистом. Так вот, она позвонила в гараж и попросила, чтобы он позвонил матери, как только вернется с линии. Раньше четырех он не освобождается, так что я знала, что застряну дома до, как минимум, четверти пятого. У них гараж на Двенадцатой, у самой реки. И что ты думаешь – он приехал в двадцать пять минут пятого! Мы поговорили буквально три секунды – и я ушла.

– И что он сказал?

– Он сказал: «Амелия, ты совсем рехнулась».

– А ты что сказала?

– А я сказала: «Луис, пошел ты к чертям».

– И потом?

– Он с, что если увидит нас вместе, то отрежет тебе эти самые – он все назвал своими именами.

– И что, он сделает это?

– Луис – толстый, довольный жизнью таксист, он и не знает, где их искать, потому что у него самого вряд ли что осталось с тех пор, как в пятьдесят третьем он женился на Мерседес. Слушай, это ничего, что я так говорю?

– Как – «так»?

– Ну, слишком свободно, что ли. Хотя на самом деле я повторяю не все слова, которые говорил мой брат. Как бы там ни было, я снова послала его к черту и ушла.

– А это ничего.

– О чем это ты?

– Что ты выражаешься в таком духе. – Роджер сделал паузу. – Мы никогда дома не употребляем сильных выражений. У нас мать в этом отношении очень строга.

– Ладно, ну их, наших мамаш, правда? – сказала Амелия.

Роджер почувствовал секундное раздражение от этой фразы Амелии, но только кивнул и спросил: