Тощие ножки и не только

– Знаешь, то, что ты сейчас спела, это что-то бродвейское. У Джэнис Джоплин нет такой песни. Она исполняла рок-н-ролл.

– Она умерла, Бумер. А когда певец мертв, ему уже ничто не мешает расширить своей репертуар.

– И вообще, что за бред – как можно вымыть человека из своих волос? Кстати, ты имеешь в виду свои волосы? Да стоит человеку в них запутаться, как уже никакой шампунь не поможет. Можешь мыть сколько влезет, и все без толку.

– Скажем так, тебе это не грозит. Кстати, сколько волос осталось у тебя самого? Под этим твоим дурацким беретом?

Так они и продолжали в том же духе – подкалывая друг друга, ходя вокруг да около того, что мучило каждого из них, но так и не решаясь сказать. Наконец Эллен Черри бросила взгляд на часы и с ужасом поняла, что через двадцать минут она обязана быть на работе. Бумер предложил ее подвезти, и поскольку она опаздывала, то была вынуждена принять его предложение. Она заставила его подождать в прихожей, пока она одевалась, – не столько из скромности, сколько из опасения, что стоит ей повернуться к нему спиной, как он потихоньку посмотрит ее картины.

Спускаясь вниз в лифте, Эллен Черри приготовилась к небольшому показательному флирту с Раулем. Ей хотелось, чтобы Бумер увидел, какой классный чувак положил на нее глаз. Но, увы, у дверей оказался совсем не Рауль. Господи, ну как у нее вылетело из головы, что он заступает на дежурство только в четыре часа дня! Наверно, он сейчас дома, трахает родную сестру. Или чистит шляпу. А может, и то, и другое одновременно.

Но Эллен Черри ошибалась. В этот момент Рауль находился в студии грамзаписи, где на свои кровные, заработанные на открывании дверей в «Ансонии», записывал следующие строчки:

Голубь вразвалку гуляет по крыше,
Таракан – по кухонной мойке,
Моя крошка собралась в Иерусалим,
Где в баре кровь подают за стойкой.

– Лебан-забади. Это египетский сливочный йогурт. Турши. Ах, турши – это такая овощная смесь… в остром соусе… Даджадж-машви. Это половина цыпленка, вымоченного в оливковом масле с лимоном, орегано, чесноком и перцем. Почему полцыпленка переходят дорогу, а, Бумер?

– А ты скажи мне, какая половина.

– Любая. Выбирай сам.

– Знаешь, если его разрезали пополам, то получается какой-то полузадый цыпленок. Такого захочется съесть разве только с голоду.

– Шаурма. Это тонко наструганная говядина с ближневосточными пряностями. Маджадра – рис, приготовленный с чечевицей и сдобренный жареный луком. Розбель-кхальта. Кстати, что это такое, совершенно вылетело из головы.

– Может, так звучит на идиш имя супруги Джимми Картера?

– Скорее имя какой-нибудь стриптизерши. Роз Бел Кхальта, цыганская Роз Ли Ближнего Востока. Но у нас в «И+И» нет никаких стиптизерш. (Пока нет, моя дорогая Эллен Черри. Но скоро будут, вот увидишь. О да, к тому идет!)

– Шиш-кебаб. Это уже никому не надо объяснять. Шиш-кебаб. Шиш-тавук. В принципе то же самое, только из цыпленка. Комичное название, ты не находишь? А вот мистеру Хади оно нравится – шиш-тавук. По его словам, не название, а музыка. Или небольшая поэма.

Бумер покачал головой, отчего берет съехал куда-то набок.

– Ну прямо из-под пера Роберта Фроста, – заметил он.

Пока они ехали в ресторан в его новеньком микро-автобусе-«форде», Эллен Черри мысленно прошлась по всему меню. Ей пришлось это меню выучить наизусть – что делать, если официанты целиком и полностью на твоей ответственности. В обязанности Эллен Черри входило разбираться, если вдруг они ненароком неправильно описывали клиенту блюдо или ошибались, принимая заказ. И хотя выбор блюд был не слишком богат и, по ее мнению, не слишком аппетитный, выучить меню наизусть оказалось делом непростым.

– Баба-гануг. Господи, что же это такое? Я же знала. Баба-гануг…

– Наверно, имя, которое взял себе Ричард Алперт по возвращении из Индии. Или название напитка – помнится мне, его еще дует на Рождество та бабенка из рекламы?

Бумер высадил ее на углу Сорок девятой улицы и площади ООН ровно в десять часов и перед тем, как умчаться, послал ей огромный воздушный поцелуй сварщика. Внешне Эллен Черри не проявила по этому поводу особого восторга, зато внутри нее все мгновенно превратилось в лебан-забади.

Поскольку это был первый обед после вторичного открытия ресторана, Спайк и Абу принимали участие в обслуживании клиентов. В будущем они будут появляться только по вечерам. А первую половину дня проводить, играя в теннис.

Кстати, познакомились они в теннисном клубе для представителей старшего поколения во Флориде. Судьба свела их в качестве партнеров в парной игре. Лучшая пара в клубе, они уже были близки к победе, когда Спайк неожиданно объявил, что не сможет принять участие в заключительном матче. Каково было его удивление, когда Абу сказал, что также не намерен участвовать в финальной игре.