Тощие ножки и не только

Но разница в том, дорогая моя, что я араб, а Спайк – еврей. Да, да! Утверждать, что арабы с евреями братья и сестры, это вовсе не значит утверждать, что они во всем одинаковы. Ведь существуют же у людей расовые различия. Существуют культурные различия, да те же половые! (При слове «половые» Эллен Черри машинально передернулась.) И по-моему, в этих различиях нет ничего плохого. Представить страшно, каким унылым был бы этот мир, если бы вдруг мы все стали одинаковы! Это означало бы конец эволюции! Ее тупик! Быть братьями, жить в мире – для этого вовсе не требуется быть одинаковыми. Скажу больше, для этого вовсе не требуется любить наши различия или восхищаться ими. Но эти различия следует уважать – и быть за них благодарными. Наше сходство дает нам возможность находить общий язык, а различия – проявлять интерес друг к другу. Различия – это то, что придает общению между людьми пикантность, живость, азарт.

И даже если Абу произносил банальности, Эллен Черри было приятно их слушать. Вот если бы мистер Хади мог произносить эти вещи голосом Дядюшки Бадди, подумала Эллен, она последовала бы за ним на край света. А если бы нашелся тот, кому удалось бы соединить содержание речей мистера Хади со стилем преподобного Бадди Вин клера, этот человек наверняка бы смог изобразить убедительное подобие Мессии, пришествия которого с нетерпением ждала толпа наивных душ на улице. Разумеется, такое могло прийти только в пьяную голову, и Эллен Черри была к тому близка.

– И как, по-вашему, демонстранты поведут себя дальше?

– По-моему?

– Нуда, как вы думаете…

Но как мы знаем, локомотив ее мыслей перешел на запасный путь, наверно, затем, чтобы проверить, в порядке ли его взрывоопасный груз. А вот велеречивый товарняк Абу катил себе дальше.

– Среди евреев тоже есть различия, – продолжал мистер Хади. – Было бы ошибкой утверждать, что все евреи скроены одинаково, по одной мерке. И их пресловутое чувство локтя, их солидарность имеет немало исключений. И все же в душе каждого еврея горит свеча. И сколь разными на первый взгляд ни были бы их жизни, каждый еврей, будь то он или она, читает книгу своей жизни при свете этой самой свечи. Спайку больно, когда ему приходится терпеть нападки со стороны других евреев. И пусть он сам это отрицает, наш Спайк, наш Обувной Волчище, я готов поспорить с кем угодно, что эти нападки задевают его за живое, ранят в самое сердце. А вот арабу не привыкать. Мы дрались между собой, сколько себя помним, сколько помнит нас песок в пустыне. Кровная месть, набеги, вражда между кланами – да этого добра у нас больше, чем нефтяных скважин и дромадеров. Арабы воевали между собой гораздо чаще и ожесточеннее, нежели с евреями. Я не удивлюсь, если здесь, на площади рядом с ООН, найдутся арабы, которые мечтают сделать из меня леденец. Непонятно? Надеть на палку мою голову.

Абу умолк и обменялся с Эллен Черри быстрыми взглядами. И тот, и другая пытались отвлечь себя – увы, тщетно – от малоприятного мысленного зрелища – надетой на палку, словно печеная картошка, темноволосой головы Абу.

– Вы художница, – в конце концов возобновил их беседу Абу.

Ага, он сменил тему, подумала про себя Эллен Черри. Снова перевел ее на интерьер. Но боюсь, в этом я ничем ему не смогу помочь. Ему не понять, какие картины я сейчас пишу. Да мне самой почти ничего не понятно.

– Вы художница. И вы наверняка знаете эту большую картину в музее, кисти, ну этого самого, как его, Руссо. Она еще называется «Спящая цыганка».

– Еще бы! Конечно, знаю. Это ведь знаменитая картина.

– Так вот, ее следовало бы назвать «Спящий араб», картину эту. Араб лежит в пустыне, дремлет под сумасшедшей арабской луной. К арабу принюхивается лев, но араб его не боится. Он продолжает предаваться сновидениям. На заднем плане виднеется река. Я думаю, эта река и есть сон араба. Возможно, что лев – это тоже сон: если приглядеться, можно обнаружить, что его лапы не оставляют на песке никаких следов. Как бы то ни было, эта картина – точный и правдивый портрет натуры араба. Вот он перед нами – свирепый и свободный, не ведающий страха, он не боится спать прямо под звездным небом. Но он грезит. Он всегда спит и видит воду. Он спит и видит опасность, даже когда настоящей опасности нет и в помине, лишь бы только показать миру свое бесстрашие. Арабы живут в мире своих фантазий. Мы – непрактичный народ в отличие от евреев. Евреи любят доводить все до конца. Арабы же живут своими мечтами – и ведут беседы с луной. Но, моя дорогая Эллен Черри, что еще прекрасного в картине Руссо? Вы можете мне сказать?

– Что еще? На той картине? Дайте подумать. Ага, если не ошибаюсь, там есть какой-то кувшин…

– Верно. Кувшин с водой. А что еще?

– Од ну минуточку…