Торжество Ваала

Но бедствия России и на этом далеко еще не кончались в ту достопамятную эпоху. Печально началась весна, печально продолжалось и лето 1879 года, да и все последующее время было не лучше. Целый ряд наводнений сменился пожарами, вести о которых беспрестанно следовали, одна за другой, отовсюду. Не успели опомниться от впечатлений опустошительного оренбургского пожара, испепелившего почти весь город, как телеграф стал приносить все новые и новые известия о страшных опустошениях, произведенных огнем: 26 апреля — опять в Оренбурге и в Ирбите, 29 апреля — в Уральске, 30 апреля — опять в Ирбите, 1 мая — снова в Оренбурге, 8 мая — в Перми; 22 и 24 июня, в течение двух дней, выгорел весь Иркутск, а 25 июня и в последующие цни — Козлов; 6 июля в Нижнем сгорели торговые ряды, а 16 августа казармы, и было, кроме того, несколько случаев поджогов и пожаров на ярмарке 28 августа новый крупный пожар в Вязьме, где выгорело 200 домов; 6 сентября была сделана, при сильном ветре, попытка к поджогу в Екатеринославе, но сгорело только. 7 домов, благодаря быстро принятым энергичным мерам; 26 сентября — сильный пожар в Уфе, не считая уже множества менее значительных пожаров в разных городах и селениях по лицу земли Русской, составляющих, более или менее, обычное v нас явление. То же самое продолжалось и в следующем 1880 году: 9 февраля, под Москвой, горела в Петровском-Разумовском земледельческая академия, где понесено убытку от огня до 500000 руб.; 25 февраля страшный пожар фабрики Гивартовского в Москве, где погибло в пламени до сорока рабочих. С весной погорели города в губерниях: Киевской — Радомысль, Подольской —: Немиров, Московской — Коломна, Тверской — Ржев и Торжок, и во всех этих городах пожары начинались непременно при сильном ветре и удобном его направлении, вследствие чего дома за один раз сгорали целыми сотнями. 17-го июня — сильнейший пожар в Рязани; затем пошли гореть богатые слободы, села и посады, как например, известное поволжское село Балаково, где выгорело 300 дворов, подгородная воронежская слобода Придача — вся; Костромской губернии посад Пучеж — весь, и др. Кроме того, как и в предшествовавшем году, беспрестанно появлялись отовсюду известия о меньших пожарах в городах, деревнях и селах, печальный счет которым был бы слишком длинен и однообразен. В оба эти года подряд словно бы какая-то пожарная эпидемия свирепствовала по всей России, подобно такой же эпидемии 1862–1864 годов. Часть этих пожаров, конечно, следует отнести ко всегдашним и постоянным причинам наших русских погораний, но несомненно были и систематические поджоги, в которых проглядывает как бы целый план действий огнем по отдельным краям и районам: сначала на востоке, потом на северо-востоке, потом в Нижнем, потом в центральном фабричном и промышленном районе, потом в земледельческих районах на оолге в Малороссии, в Украйне и на Юге. Хотя некоторые либеральные газеты того времени и старались упорно доказывать, что никаких-де «особенных» поджогов нет и не было, что они существуют лишь в горячечном воображении Каткова и ему подобных безумцев и «сикофантов», тем не менее, военные суды над поджигателями в Нижнем, Перми и Полтаве показывали противное. Поджоги были, но поджигатели, по большей части, действовали не сами лично, а чрез подговариваемых детей и подростков. Иные из подстрекателей, как Селиванов, Мурзин, Чайковский и Донец были даже приговорены к смертной казни, но помилованы представителями высшей власти в провинции. Таким образом, злонамеренность в большинстве этих, далеко не случайных, пожаров не существовала разве для некоторых газет, да для тех петербургских чиновников, которые, воспитавшись на тех же газетах, привыкли петь с их голоса и глядеть на все их глазами, опасаясь более всего, как бы грозные газетчики не сочли их недостаточно либеральными, а между тем, в действительности, пожары за эти два года обошлись России более чем в миллиард рублей. Но удивляться ли такому результату, если в печатную программу известной «южной фракции» террористов прямо входили поджоги общественных и частных имущесгв, фабрик, заводов, городов и селений, как средство породить «пауперизм» в обездоленных массах рабочего и земледельческого населения, дабы вызвать в народе озлобление против бессильного, по их мнению, правительства и тем поднять наконец эти «инертные» массы на революцию.