Торжество Ваала

От земского пирога он откромсал на свою долю хотя и неказистую, но сытную краюшку, по части заведывания вообще практическими делами управы и черными работами, вроде вывоза больничных нечистот, очистки выгреоных ям и исправления дорог и мостов «подрядно-хозяйственным способом», то есть с подряда без торгов, причем сам же всегда являлся и подрядчиком, и наблюдавшим за производителем и производством работ, и расходчиком ассигнованных на них сумм, и уполномоченным от земства контролером над теми же суммами и работами. В результате всего этого, у Ермолая Касьянова невесть откуда выросли в Бабьегонске, один за другим, два прехорошеньких домика и уже приторговывался третий, с банями и лавками и с помещением под «трактирное заведение с нумерами для приезжающих», как вдруг, за какие-то земские прорухи попал Ермолай Касьянов под следствие и был, по предложению губернатора, устранен пока что от должности. Казалось бы, полный конфуз и для него, и для «членов», но нет! — стыд не дым, глаза не выест, и так как Ермолай Касьянов, в качестве дельца и сведущего человека, был решительно необходим для председателя и остальных членов управы, ибо без него управа была как без рук, то на первом же экстренном земском собрании председатель, в обход губернаторского предложения и, так сказать, «в контру» и «в пику» администрации, добился от гласных «единогласного» признания Ермолая Касьянова «временно уполномоченным от земства при управе». Да мало того, еще назначили ему и содержание, в виде «благодарности» за якобы понесенные труды, и даже поднесли «выражение общественного сочувствия» в особом адресе. И вот таким-то образом, Ермолай Касьянов Передернин, первый друг и приятель всех «выдающихся» бабьегонских земцев, продолжал фактически оставаться членом управы и ворочать делами по-прежнему, даже и в ус себе не дуя насчет следствия, в полной уверенности, что так или иначе, а уж непременно выкрутится/И все были уверены в том же.

Войдя в залу, он первым делом трижды перекрестился на передний угол/хотя там и не обреталось никакого образ;», а затем, с радостными восклицаниями и распростертыми объятиями, как нежданный, но достолюбезный гость, был встречен хозяином и пустился лобызаться в обе щеки, начиная с Агрономского и переходя поочередно в объятия каждого из своих управских друзей и земских приятелей, не исключая и досточтимейшего Нестора Модестовича Пихимовского, тоже подставившего ему для прикладывания свои крымские яблочки. Его наскоро пригласили в буфетную «догнать», вместе с де Казатисом и Коржиковым, ранее прибывших гостей насчет «подкрепления», и так как теперь все «почетные» были в сборе, то оставалось только не очень уже длить догоночную закуску и неизбежное при ней земское празднословие.

XII. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНО-РАЗВИВАТЕЛЬНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Наконец Агрономский громогласно пригласил всех гостей своих в залу, посреди которой был поставлен продолговатый стол под зеленым сукном, нарочно позаимствованным для этого из земской управы. Вокруг стола, с трех сторон, стояло несколько кресел, а против него — полукругом ряды легких стульев и старинных бальных скамеек, крытых штофной материей и составлявших принадлежность этой залы. В стороне был приготовлен особый столик для «секретаря съезда», на обязанности коего лежало, ведение журнала заседаний.

Сам хозяин взял на себя роль «руководителя съезда» и потому поместился по середине большого стола, на председательском месте, а в секретари выбрал кашлатого учителя в вышитой косоворотке. Почетные гости, как де Казатис, Коржиков, Пихимовский, Ратафьев и Семиоков, поместились в креслах за тем же столом, по обе стороны от Агрономского, и к ним сюда же присоединился с краю, по собственной наглости, никем не прошенный Ермолаи Касьянов, который, подобно прочим, тоже взял себе чистый лист гшечей бумаги и карандаш «для заметок». Остальная вся публика разместилась на предназначенных для нее стульях и скамейках, на одной из которых, в заднем ряду, расселся, в качестве «друга просвещения», и волостной старшина Сазон Флегонтович — «потому как и нм таперича очинно лестно было тоже посидеть с господами и послухать умных разговоров телегенцыи». Он не без иронии, но и не без зависти посматривал на Ермолая Касьянова, бормоча про себя: «Ишь ты, залетела тоже ворона в высокие хоромы!»

Помямлив с минуту и совещательно пошептавшись о чем- то с де Казатисом с одной и с Коржиковым с другой стороны, Агрономский привстал с места и, обведя исподлобья глазами всю публику торжественно произнес:

— Объявляю заседание съезда открытым.