Торжество Ваала

После чая, пока до обеда, пошла Тамара вместе с обоими «батюшками» прогуляться по селу, посмотреть на базар, да на то, как в праздник народ гуляет, — благо день ему выдался сухой и солнечный. По оживленной улице носился смешанный гул голосов, торговых выкриков, хмельной ругани, визгливых девичьих песен и звуков нескольких гармоник, раздававшихся не только на базарной площади, но и в разных местах и концах селения. Несколько пьяных мужиков заметила Тамара еще утром, когда вместе со своей школой шла к обедне, а теперь число их значительно увеличилось. Попадались навстречу не только пьяные мужчины, но и пьяные бабы, и даже мальчики-подростки лет пятнадцати. Гнедки, савраски и серки, запряженные в пустые телеги, вытянувшись тесными рядами перед колодами и коновязями у трактира и питейных заведений, уныло ожидали без корма своих загулявшихся хозяев. На иных телегах и возах, где была еще кое-какая кладь, купленная на базаре или привезенная с собой на продажу, сидят скучающие без отцов и матерей малые дети, или свои собаки, оставленные при клади для охраны имущества, пока батьки с матками гуляют в «заведениях». Перед крыльцом каждого из этих заведений стояло по отдельной толпе молодых парней, играющих в кругу между собой в орлянку, и неслись оттуда то победные возгласы, то азартные споры, доходившие иногда до взаимной потасовки. На площади, частью прямо с груженых возов, частью с рогожек, разостланных на земле, окрестные кустари продавали свои изделия; кадушки, коромысла и ведра, деревянные ложки и миски, ободья и новенькие санки, муравленные горшки, кувшины и глиняные уточки-свистульки, звуками которых мальчишки там и сям оглашали базарную площадь. Вот сбились в кучу овцы, пригнанные на продажу, мычит бычок на смычке и хрюкают молодые свинки, выведенные с той же целью. Вот стоят, окруженные пестрой толпой девушек, баб и ребятишек, телеги с «красным» и «панским» товаром и ятки с деревенскими лакомствами, здесь висят пестрые ситцевые платки и стеклянные бусы, связки баранок и бубликов, и выставлены ящики с мятными пряниками, рожками, леденцами, и холщовые мешки с калеными орехами и тыквенными да подсолнуховыми семечками. На женщинах и девушках — ни на ком не видать ни штофных шугаев, ни сарафанов, ни старинных головных уборов, составлявших когда-то роскошь и гордость каждой семьи и передававшихся из поколения в поколение, от бабушек внучкам в приданое. Все это было когда-то, да сплыло… все давно уже перешло в руки ростовщиков и кабатчиков, и от них переправлено в жидовские лавочки, в Москву на Зарядье, или в Петербург, в Александровский рынок. Теперь уже сельские бабы и девушки «подражают моде». Теперь они все рядятся в ситцевые «немецкие» платья красного, желтого и розового цвета, с оборками, тесьмой и кофтами; на каждой из них непременно малиновый или ярко-зеленый передник: на головах у девушек пестрые ситцевые платочки, а у баб большие шерстяные платки; на ногах козловые, а то и «прунолевые» ботинки, — даже башмаков носить они уже «не согласны»: башмаки да коты ныне только старухи носят. Крестьянские парни, все без исключения, щеголяют тоже на немецкий «скус», непременно в синих или черных суконных «спинжаках» и «жалетках», из-под которых алеют выпущенные наружу кумачовые или цветные ситцевые рубашки; на голове — суконный картуз с козырьком, а на некоторых даже котелки «городского фасону»; ноги обуты в высокие сапоги со скрипом, у иных же щеголей даже блестящие резиновые калоши поверх сапог надеты, хотя на дворе сегодня вовсе не грязно, так как легким ночным морозцем подсушило почву; но это и делается вовсе не из-за грязи, а ради «форсу». В руках у многих парней красуются нарядные «гармоники», хрипящими звуками которых они немилосердно оглашают на разные лады площадь и улицу. Многие мужики, перевалившие уже за средний возраст, тоже из «подражания моде», облеклись в картузы и спинжаки. Одни только пожилые люди да старики придерживаются еще старины, оставаясь верными зипуну да чуйке. Они чинно сидят себе на завалинках перед избами, беседуя между собой, а старухи, ради воскресного дня, праздно выглядывают на народ из оконцев. На многих окнах видны белые занавески и горшки с цветами.

— Что же это старики-то говорят, что все в деревне пошло к худшему, на разоренье да на нищету? — заметила Тамара, обращаясь к своим спутникам. — Воля ваша, не вижу я этого! Напротив, поглядите вон: пестряди и поскони уже ни на ком не видать, а все миткаль, да кумач, да ситец; лаптей тоже не заметно, и босиком никто не ходит; лучины по вечерам в избах и в помине нет, а все керосин горет в лампах; на полках самовары, на окнах цветы… Все это, согласитесь, говорит скорее за общий подъем благосостояния и вкусов, чем за упадок. Как же так это?