Торжество смерти

— Вот хорошо! Это хорошее предзнаменование! — радостно воскликнула Ипполита. Это маленькое происшествие развеселило ее больше, чем большой глоток шампанского.

Она дотронулась до морских персиков перед собою. Это были великолепные румяные плоды; казалось, что последняя утренняя заря увидела их зрелыми на ветке и нарумянила их. Оригинальная роса, казалось, оживляла их.

— Какая прелесть! — сказала Ипполита, беря сочный персик.

И, не очищая его, она с жадностью откусила кусок. Желтый сок, похожий на жидкий мед, потек из углов ее рта.

— Откуси ты теперь!

Она подала другу сочный плод тем же движением, как она подала ему кусок хлеба под дубом в сумерки в день своего приезда.

Это воспоминание проснулось в нем, и он почувствовал потребность поделиться им с Ипполитой.

— Помнишь, — сказал он, — помнишь, как ты в первый

день откусила кусок свежеиспеченного хлеба и предложила и мне теплый и влажный кусок? Помнишь? Каким вкусным он показался мне.

— Я все помню. Разве я могу забыть даже мельчайшую подробность того дня?

Она вспомнила дорожку, усыпанную цветами дрока, эту милую и наивную встречу, устроенную ей на пути со станции в обитель. Несколько минут она молча созерцала это внутреннее поэтическое видение.

— Дрок! — прошептала она, и в улыбке ее неожиданно выразилось сожаление.

— Помнишь? — сказала она. — Весь холм производил впечатление сплошной желтой мантии, а от запаха кружилась голова. Какое странное растение! Кто бы мог представить себе теперь при виде голых кустов, как они были красивы прежде.

Повсюду на прогулках они встречали эти кусты; длинные, острые вершины их были усеяны черными стручками, покрытыми беловатым пушком; в каждом стручке заключались семена и сидел зеленоватый червяк.

— Пей! — сказал Джиорджио, наливая в новые бокалы блестящее вино.

— За нашу будущую весну любви! — пожелала Ипполита и выпила все до последней капли.

Джиорджио сейчас же снова наполнил ее пустой бокал. Ипполита запустила пальцы в коробку со сластями и спросила:

— Хочешь янтарь или розу?

Это были восточные сласти, присланные им Адольфо Асторджи: тягучая масса цвета янтаря и розы, осыпанная фисташками и так сильно продушенная, что она казалась мясистым и насыщенным медом цветком.

— Где теперь Дон Жуан? — сказал Джиорджио, принимая сласти из рук Ипполиты с белыми от сахара пальцами.

В его сердце зашевелилась тоска по далеким островам, продушенным смолой и изливавшим, может быть, теперь ночную прелесть на ветер, надувавший большой парус.

Ипполита заметила в его словах сожаление.

— Разве ты предпочел бы быть теперь с другом на судне, а не здесь, наедине со мной? — спросила она.

— Ни там, ни здесь, а в ином месте! — ответил он, улыбаясь и шутливым тоном.

Он привстал и протянул губы подруге.

Она горячо поцеловала его липкими сахарными губами, не успев еще проглотить конфеты. Около них кружились бабочки,

— Что же ты не пьешь? — спросил он после поцелуя немного изменившимся голосом.

Она немедленно осушила бокал.

— Оно почти теплое, — сказала она, выпив. — Помнишь frappe у Даниели в Венеции? Ах, как я люблю, когда шампанское медленно-медленно спускается вниз!