Торжество на час

Анна понимала, что она лишь облекла в слова то, что он не раз чувствовал сам.

— У нас с Томасом — полное взаимопонимание, — сухо ответил он.

— Очень великодушно с его стороны — предоставить нам возможность провести время в этом месте, тем более, что питьевая вода берется здесь не из Темзы, а поступает по недавно проложенным трубам из-под земли. Меньше вероятность заболеть чумой, — поспешила Анна сменить тему. — Что до меня, то мне Хэмптон так нравится, что хорошо бы жить здесь всегда!

— Со мной?

— Да, это место вполне годится для короля, — лукаво улыбнулась она.

— Значит, ты берешь обратно то, что сказала той прекрасной и проклятой ночью: что я получу тебя, только если женюсь?

Анна отрицательно покачала головой.

— Здесь все — для нас, любимая, — настаивал он.

— Да, но Генри, разумнее подождать, пока Уолси и Франциск не уговорят папу!

— Ты все время заставляешь меня ждать!

Король в гневе убрал руку с ее талии, и она, освободившись от его объятий, встала перед ним, серьезная и строгая.

— Генри, супруга короля должна быть образцом благочестия. Если ты действительно хочешь взять меня в жены, его преосвященство пожелает узнать все обо мне. Первое, что всегда интересует этих святош, это целомудренна ли эта девушка? Представь их злорадство, когда они узнают, что мы с тобой сожительствуем в грехе. К тому же это поколеблет в их глазах твой главный довод в пользу нового брака: что ты прежде всего озабочен тем, чтобы дать стране законного наследника короны.

Генрих взял ее руки в свои и горько усмехнулся.

— Я иногда думаю, что мне было бы спокойнее, будь ты не так умна.

Анна засмеялась, бесстрашно глядя ему в глаза.

— Ты не думаешь так, Генри. Я знаю, ты любишь меня именно такой, какая я есть. И ты понимаешь так же хорошо, как и я, что мы должны набраться терпения и ждать, чтобы потом все наши желания исполнились полнее. Это стоит того, ты знаешь.

— Ты хочешь сказать, что у нас общие желания?

Он вскочил и снова обнял ее. В наступивших сумерках его несколько обрюзгшие черты, казалось, приобрели былую привлекательность. Сильный и мужественный, стоял он перед ней, а вокруг них — чарующая красота парка и реки, аромат и звуки волшебного вечера.

И вдруг Анна почувствовала, что в ней поднимается горячее желание, равное по силе страсти Генриха. Уступая ему, она замерла в его руках, наслаждаясь роскошью его опытных губ. Как хорошо вновь быть в объятиях мужчины!

Но нет! Нельзя терять голову! Она знала, что в ее власти многое, но что она не может позволить себе самого простого и естественного счастья: отдать себя желанному мужчине. «Если я сдамся сейчас, — подумала она, — он может не жениться на мне». Она боролась с собой, напрягая всю силу воли и разума.

— Генри… — прошептала она, пытаясь уклониться от его жадных губ.

— Что, любимая?

Она откинула голову и посмотрела в его затуманенные страстью глаза.

— Генри, что, если у нас родится сын… слишком рано, чтобы иметь право на имя Тюдора? Еще один Фицрой…

Меньше всего он хотел рождения еще одного Фицроя. Умная и проницательная Анна прекрасно представляла, какие муки испытывал Генрих при виде своего прелестного сынишки, матерью которого была Элизабет Блаунт. А мальчики, законные наследники короны, их с Екатериной дети, умирали при рождении. Все, кроме одного, бедного маленького принца Уэльского. Анна помнила грандиозные празднества в честь его рождения и через несколько дней наступивший глубокий траур. Она умно играла на слабостях короля, его несчастьях и страхах. Ради того, чтобы иметь законного наследника, он пойдет на все.

А он сознавал, что, несмотря на переполнявшую его страсть, годы берут свое и надо поберечь силы для того времени, когда, может быть, Екатерины не будет в живых или Святая Церковь объявит их дочь Мэри незаконнорожденной. И тогда эта сильная умная прелестная женщина будет принадлежать ему, и они вместе продолжат их славный род.

Постепенно, его объятия ослабевали. Прекрасный, залитый лунным светом Хэмптон не принес ему счастья обладания любимой.

Глава 25

Несмотря на модные ароматические шарики и всевозможные другие предосторожности, чума настигла двор. В течение всего жаркого лета она свирепствовала среди узких улочек Лондона, поселяясь одинаково и в сверкавших чистотой домах, и в сточных канавах.

Страшная, отвратительная болезнь. Сильная головная боль и острая боль в сердце, обильное потовыделение и очень скорая — через три-четыре часа — смерть. Болезнь, не оставлявшая времени ни на молитву, ни на отпущение грехов.

Все боялись ее, и мало кто стыдился показывать страх перед ней. Бедные вынуждены были ждать своей участи в жалких зараженных лачугах. Богатые же покидали город.