Торжество

Етот бу-удет последней страши-и-ительный бо-ой!.. Толпа шла весело и чинно, толковали друг с другом о своем, и лишь когда гул речи разрывался выкриком Силантия, покашивались на красные знамена. Мужики говорили о хуторах, о тягостных налогах, не худо бы совхозу по шее надавать, а земельку под себя, бабы - про кур, про масло - все в совет да в совет, провалиться бы ему, подай, старушонки, известно - про антихриста. С колокольни вдруг слетел и заплясал, закружился разухабистый трезвон. Путаная песня, гармошка, солнце, трезвон и говор. У ворот, на солнышке, древний старец с батогом. Истово старец закрестился, зашамкал: - Ишь ты, отец Сергий. От холеры, должно... деревню-т обходят... --------------- Пожалуйте, гость дорогой, товарищ, - и Силантию показалось вдруг, что на его обритой голове зашевелились волосы. "Вот, черти, не открыли". Он бросился срывать с портретов фартуки и тревожно посматривал на висевший в углу образ. Гость удивленно поднял брови и что-то промычал. - А видишь ли, дело-то какое, - Силантий сорвал тряпицу с портрета Луначарского. - Мы в тех смыслах, хе-хе-хе, что может вредно взирать нашему правительству. Тут, грешным делом, святые иконы были из храма. - Он подхехекивал, вилял голосом, потом сразу стал строг и кому-то крикнул, кивнув на образ: - Прикрой-ка Богородицу! Возле поставленных у портретов знамен открылся митинг. Перед началом был такой разговор: - Перво-на-перво, как следует выпить надо, потом уж митинговать, - сказал Силантий. - Чаю попьем после, - сказал наробраз. - У нас, извините, самогон, - сказал Силантий. В соседней комнате загремела посуда. Наробраз начал речь: - В то время, когда кругом закрываются, за отсутствием средств, школы, и народные учителя, босые и голодные, идут в куски, светлый почин села Дыркина горит, как костер во тьме. Он говорил отчетливо и горячо о том, что такое наука, грамота, преданность новым формам жизни. - Конечно, Советская власть учтет деятельность местных крестьян. Силантий самодовольно крякнул и подбоченился. Он сидел за столом и победоносно, как петух на цыплят, смотрел на мужиков. Мужики слушали внимательно, но когда запахло жареным и самогоном, всех слюна прошибла, тут уж не до митинга. - Да здравствует Советская власть, местные граждане-крестьяне и первый среди них энергичный товарищ Силантий Кузькин! - закончил оратор. Силантий гаркнул "урра" и сделал знак рукой, но его никто не поддержал, крестьяне терлись у стенки и, принюхиваясь к запаху, как охотничьи собаки, крались поодиночке в соседнюю комнату. Силантий сладко сплюнул и шепнул Аксену: - Иди-ка туда, досмотри. А то выжрут все. В это время кто-то крикнул: - Товарищи... Силантий поднял голову. Перед ним черный, длинноусый Федюков, раменский крестьянин - и как он, дьявол, затесался - стоит дубом среди сидящих, говорит: - Товарищи!.. Я, товарищи, очень енергично могу из'ясняться, но как здесь, товарищи, присутствует товарищ из городу, то я окончательно сбиваюсь. Тут сказывали вам и превозносили дырковцев, как культуру, и в том числе - Силантья Кузькина, то я енергично протестую. Эта вся их выдумка, товарищи, со школой одно мошенство. Чей это, товарищи, дом? Кулака, белогвардейца, который бежал. Значит, им, товарищи, ничего не стоит. А, между прочим, отсюда явствует: вот, мол, товарищи-правители, мы жертвуем школу, вы же закрепите за нами поповскую землю. Это ведется, товарищи, енергичная тайная дипломатия, потому как из-за поповской земли промежду нашими селами велось целое сраженье в периоде всего проистекшего лета. День работаем, а ночь - война, даже, товарищи, с ихней стороны пулемет был. Вот они какие дьяволы енергичные лесовики. Они белогвардейцы и промежду ними первый контр-революционер Силантий Кузькин, не взирая, что он енергично обрился. Я, товарищи, кончил. Кто-то выпалил из угла: - За бритого двух небритых дают, да и то... - Прошу с мест не возражать! - гневно бросил наробраз. Тогда поднялся, как колокольня, Силантий. Он плюнул в горсть и треснул по столу. Потом хотел схватиться за бороду, но бороды не оказалось. Еще раз ударил кулачищем в стол и крикнул: - Сволочь усастая!.. Обормот!.. Никто не брился... - Прошу без резкостей... Не выражаться! - оборвал наробраз. Силантий шумно задышал, вцепился в столешницу и, раскачиваясь, задвигал стол взад-вперед, руки его напряглись, плечи закруглились, словно он думал не головой, а мышцами, лоб собрался в тысячу морщин и череп покрылся потом: - Товарищи! - наконец выжал он из груди звук. - Не зря же я упреждал многосиятельного товарища из городу, мол, сначала надобно выпить по махонькой, потому как в тверезом виде я выражаться не признаю. Товарищи, я как есть радетель в пользу своего села, то есть Дыркина, то могу выдать ачистат. Он, этот самый усач Мишка Федюков, у бабки Агафьи курицу украл, Степке Петухову руку вывихнул в пьяном естестве, у дьячка раму стягом выхлестнул. А почему же после всего этого он член волисполкома? Да ему в морду надо дать в порядке дня, а не то, что сволочь... - Прошу запротоколить! - вскочил усач и запрыгал на месте. - В протокол! Я его, подлеца, белогвардейца еще не так обрею... - Брил твой дед, да и тот с килой помер! - крикнул Силантий. - Как ты, стерьва, можешь скандалы заводить, раз тут начальство?! Кто тебя звал на торжество чествовать меня? А?! Братцы, гони его в три шеи! Поднялся хохот, свист, усач и Силантий двинулись было друг на друга, но между ними встал народ, уговаривали, ругались, грозили, Гараська плакал: "Тятька, тятька!". Наробраз схватил портфель и трясся так, что с носу слетели очки. Бог знает, чем бы это кончилось, если б не находчивый священник: - Гражданин начальник и православные христиане! - гулким басом раскатился он, вскочив на стол. - Не омрачим торжества сего. Приступим в любви к трапезе и питию. --------------Угощалось человек пятнадцать. Остальных Силантий вытолкал вон и закрючил двери. На столе стояло пиво, бутылки с самогонкой, винигрет, грибы, селедки и два пирога с ворота ростом. Двухведерный самовар, как архиерей, стоял среди бутылок и пофыркивал паром, точно говорил: "фу ты, чорт, вот так торжество". Наробраз сел, но все стояли. С иконы сдернули завесу. - Батюшка, отец Сергий, помолиться надо, - робко предложил белый старичок и голова его затряслась. - Я, отцы, не могу, когда один голос, - ответил тот и мигнул в красный загривок наробраза. - Теперь надо большинством голосов. - Оксен, становь скорей на болтировку, - сказал Яшка-солдат. - Кто против? - крикнул Аксен. - Принято! - Батя, катай, - скомандовал Силантий. Все это произошло необычайно быстро: наробраз не успел протереть очков. "Отче наш" пропели стройно, крестились усердно. Батюшка размашисто благословил яства. - Отцы и братия! Среди нас идейный вождь. Выпьем за его драгоценнейшее здоровье. - Священник засучил рукава рясы и налил стакашки. - Собственно, самогонка преследуется законом, - сказал наробраз и выпил. - Обязательно преследуется, - проговорил Силантий и налил. - Почтите вниманьем. - Не часто ли будет? - спросил наробраз, выпил и закусил грибком. - Совсем даже не часто, - сказал Силантий, наполняя стакашки, - ежели оно часто, да-к часто и есть... Прилично. Кушайте во славу! - За процветание единой трудовой школы, ура! - крикнул наробраз, выпил и забодался: - бррр. Все закричали: ура, Силантий крикнул: - Слуша-а-й! - и, скосоротившись, дико запел: