— Я сунула свой нос куда не следовало, — отвечает она на мой вопросительный взгляд. — Я Сира, бывший журналист.
— Ларона, — смутившись, тихо отвечаю я.
— Тут что, клуб по интересам? — рычит рыжая, глядя сначала на Сиру, затем на меня.
Проигнорировав ее, Сира продолжает:
— Ты не похожа на одну из тех, кого сюда отправляют.
Я знаю, что она имеет в виду. С моим миниатюрным телосложением, светлыми волосами и большими голубыми глазами я, определенно, лакомый кусочек для таких женщин, как рыжая. Я все время пытаюсь не думать о том, что Марс кишит такими заключенными, как она, которые превратят мою, и без того несчастную, жизнь в ад. А что касается надзирателей, то молоденькая блондинка с голубыми глазами — крайне неудачное сочетание в моей ситуации.
— Я… невиновна… — тихо отвечаю я, хотя знаю, что это уже не имеет никакого значения.
— Ага, конечно, а я тогда девственница! — усмехается рыжая.
Сира открывает рот, словно хочет что-то сказать. Я вижу, она жалеет меня, хотя сомневаюсь, что ей самой повезло больше.
Внезапно через динамики из кабины летчиков раздается женский голос:
Потрескивание в динамиках дает понять, что речь окончена. Я сглатываю. Ну, вот и все.
— Черт. Это не Марс.
Мы с Сирой оборачиваемся практически одновременно. Рыжая, наконец, соблаговолила взглянуть в иллюминатор шаттла.
— Что… что ты имеешь в виду? — спрашивает Сира, заметно нервничая.
— То, что это не чертов гребаный Марс!
— Но… Я не понимаю, — тихо говорю я.
Сира молчит. У меня складывается впечатление, что она знает нечто такое, чего не знает больше никто из нас.
— Сира? — с тревогой спрашиваю я.
Она качает головой:
— Мне очень жаль, малышка.
Что это значит? Что, черт возьми, она имеет в виду, сожалея?! От страха по моим рукам ползут мурашки. Я чувствую, что что-то не так. Другие женщины пока ничего не заметили. Даже эта рыжая не выглядит обеспокоенной. Марс или любая другая планета, мы все равно в заднице, как бы говорит язык ее тела.
Мы входим в атмосферу планеты и нас сильно трясет. Наконец-то, я могу разглядеть хоть что-то. Это определенно не Марс! Поверхность планеты выглядит иначе — не искусственная атмосфера, а вода и деревья… зеленый и синий… Отсюда, из космоса, планета немного напоминает Землю со старых снимков, сделанных на рубеже второго тысячелетия, до того, как ОП начали сверлить в планете дыры, словно в сыре, чтобы достать из недр последние ресурсы.
Я стараюсь подавить чувство паники, нарастающее внутри. Мой мочевой пузырь вот-вот лопнет. Мне бы сейчас вскочить и побежать в туалет, но из-за манжет, обернутых вокруг моих запястий, я не могу этого сделать. Отныне другим решать, где и когда я могу воспользоваться уборной. У меня даже такой маломальской свободы теперь нет.
Мы приземляемся, и прежде чем шаттл окончательно останавливается, нас еще раз хорошенько встряхивает от отдачи турбины.
Никто не говорит. Напряженная тишина и страх практически осязаемы.
Никто из нас не знает, чего ожидать.
Затем двери открываются, и все происходит настолько быстро, что я едва успеваю перевести дыхание.
В шаттл врывается группа солдат. Они одеты в брюки карго камуфляжной расцветки, узкие черные футболки… и противогазы. Почему они в противогазах? На бедрах у каждого закреплен тяжелый пояс с оружием: мачете, лазерные пушки, электрошоковые дубинки. Я рассматриваю солдат с открытым от удивления ртом. Ё-моё… Они такие огромные! Каждый из них ростом под два метра, и одни сплошные мускулы. Я почти испытываю облегчение, что не могу разглядеть их лиц за противогазами. Что это за парни? На Земле есть множество видов солдат, но никогда прежде я не видела таких монстров!
Женщины начинают кричать, только Сира рядом со мной словно окаменела. У рыжей, похоже, вновь просыпается стремление выжить. Она материт всех вокруг, пытаясь освободить руки из наручников, и вырывается так отчаянно, что сдирает кожу на запястьях, но у нее нет шансов.
— Не сопротивляться, — рявкает на нас один из солдат грубым голосом.
Но преуспевает лишь в том, что женщины паникуют еще сильнее. В один момент они все начинают орать, пытаясь вырваться из оков. Только мы с Сирой по-прежнему сидим неподвижно, словно два истукана.