Торквемада и испанская инквизиция

Эймерико наказывает инквизиторам иметь в виду, что узник находит утешение в мыслях о бренности этого мира, ничтожности земной жизни и радостях рая. Ему надо дать понять, что нет надежд избежать смерти в этой плотской жизни и что следует привести в порядок дела совести перед уходом в мир иной, для чего надо разрешить ему пройти таинство раскаяния и причастия, если он попросит об этом со смирением. Инквизитору не советовали навещать узника одному, ибо в этом случае обреченный мог уступить соблазну и впасть в грех злобы, отвратившись от пути терпения, на который его необходимо наставить. Как видим, инквизиторы не питали иллюзий по поводу чувств, которые при их появлении охватывали приговоренных ими к смерти людей.

За несколько дней до казни инквизитору следовало посоветоваться с гражданскими властями о дне, часе и месте передачи им еретика. Кроме того, надо было оповестить население, приглашая верующих присутствовать на казни, поскольку инквизитор должен пропагандировать церемонии веры, обещая пришедшим обычную в таких случаях индульгенцию.

Нет необходимости вдаваться сейчас в подробности страшной церемонии и описывать пугающую, почти театрализованную, торжественность, наводящую величайший ужас, который исходил из самой утробы христианства…

«Азиат, – утверждает Вольтер, – приехавший в Мадрид в день аутодафе, – терялся в сомнениях, фестиваль это, религиозный праздник, жертвоприношение или казнь. Все это присутствует здесь. Монтесуму упрекают за жертвоприношения пленных. Что бы сказал он, будь он свидетелем аутодафе?»

Позже нам представится случай вникнуть в детали. В данный момент нас больше занимают слова инквизиторов, чем их действия, и законы, управляющие этим изощренным, дьявольским действом, к которому Святая палата прибегала в нарушение всех юридических норм.

Ничто во всей ее юриспруденции не приправлялось столь буйным лицемерием, как акт передачи еретика гражданским властям. Подобные фарсы модно называть словом «иезуитство», но, пожалуй, более подходящим и точным было бы «доминиканство». Тем не менее, нельзя утверждать, что эти люди лицемерили сознательно. «Тупость» – тупость человека, одержимого одной идеей, не воспринимающего более ничего вокруг себя, – это слово лучше отвечает их действиям, чем «лицемерие».

Их переполнила страсть к соблюдению установленных норм, к скрупулезному следованию принятой процедуре и букве закона; но они неизменно находили оправдания, когда сами обходили закон и извращали его дух безумными аргументами, одурманивая рассудок фанатизмом, который бил ключом из их неестественного интеллекта.

Мы утверждаем, что это должно было дойти и до сознания многих из них, так как находим подтверждение тому в книгах, предназначенных только для инквизиторов и прочего духовенства. Поскольку эти книги оставались недоступными для остального мира, не возникало никакого подозрения в умышленном и лицемерном использовании софистики, дабы ввести в заблуждение общественное мнение.

Сами себя они успокаивали надуманными аргументами, и хотя невозможно отрицать, что обман и подлость вызывают презрение каждого самостоятельно мыслящего человека, все-таки следует помнить, что этот обман был прежде всего самообманом, свойственным всякому фанатику независимо от вида его фанатизма. Из-за слишком долгого и пристального внимания, уделяемого определенному предмету, сам предмет становится неясным и расплывчатым.

«Ecclesia abhoret a sanquine».(«Церковь с отвращением отвергает кровопролитие (лат.) ).

Вот их руководящий принцип. Подумать только!

Догмат, гласящий, что христианин не должен быть замешан в пролитии крови или смерти единоверца, не впервые затрагивается на этих страницах. Мы видели, что на заре христианства отказ христиан от воинской повинности привел к серьезным разногласиям с римскими властями, ибо был воспринят как открытое неповиновение, и стал одной из причин гонений, выпавших на долю христиан в первом и втором столетиях нашей эры. С течением времени под давлением реальностей окружающего мира христианин оставил прекрасные и возвышенные идеалы. А вскоре и вовсе забыл о них – настолько, что надел плащ крестоносца и с ликованием, сжимал в руке меч, бросился пускать кровь неверным во имя любящего Христа, апостол которого принес в Рим учение о милосердии и терпимости.

Но сколь бы оправданным и даже необходимым ни счел применение меча христианин-мирянин, духовному лицу по-прежнему запрещалось проливать кровь или содействовать убийству человека. Инквизитору не только не дозволялось выносить решающий приговор, посылая человека на смерть, но даже каким-либо образом быть причастным к этому.